Виктор Эдуард Приб - Литература
Поэзия


Виктор Эдуард Приб

ФАУСТ

Перевод

первой части трагедии
Иоганна Вольфганга фон Гёте


Берлин,
4 апреля - 21 июня 2012 г.,
(без редакционной обработки 2014 г. - см. предисловие)


О качестве и аутентичности как моего перевода, так и многих прочих Вы можете судить сами, прочитав мое учение о научно-поэтическом переводе 2020г.: "Поэтический перевод как ремесленное искусство"

(Über die Qualität und Authentizität sowohl meiner Übersetzungen als auch vieler sonstiger können Sie selbst urteilen nach der Lektüre meiner Lehre des wissenschaftlich-poetischen Übersetzens vom Jahre 2020: "Das poetische Übersetzen als handwerkliche Kunst")


Полный текст перевода (в редакции 2014 г.) с предисловием и оригиналом (HTML-файл)


(Мой перевод "Фауста" вместе с оригиналом в сопоставимой форме опубликован в феврале 2018 как книга (577 страниц, ISBN: 978-620-2-44403-3) и может быть в Amazon, а также во всех других интернетных и обычных книжных магазинах с помощью ISBN найден и приобретен.
Die Übersetzung nebst dem Original in der vergleichbaren Gegenüberstellung ist im Februar 2018 als Buch (577 Seiten) veröffentlicht worden (ISBN: 978-620-2-44403-3) und kann bei Online Bookshop sowie auch bei allen anderen Internet-Buchhändlern wie "Amazon" durch die Eingabe der ISBN als Suchbegriffs gefunden und erworben werden)

Предисловие переводчика

В этом переводе мне удалось то, что филологи в области «Поэтический перевол» считают невозможным и что предыдущие переводчики «Фауста» своими дилетантскими работами блестяще подтвердили или, скорее, дали повод к такому мнению: соединенить в русском максимально адекватно философский смысл трагедии с очень сложной в своих пируэтах поэтической мелодией Гёте. Эта цель была полностью извращенна в поэтически пренебрежительном к Гёте, лингвистически к Гёте так любимому немецкому языку переводе Пастернака и очень своеугодно подмененных в называемом академически строгим переводе Холодковского. Оба считаются при этом "каноническими" переводчиками "Фауста".

Вся трагедия написана Гёте в основном в метре разностопного (от одного до семи) ямба. Однако Гёте очень интенсивно использует во всей трагедии, как и в своей поэзии вообще, связь формы, метра стиха с настроением, с мотивом, с ситуацией, чтобы их усилить, подчеркнуть, отличить от соседних.

"Как внутренняя буря передается в первой сцене («Ночь») поэтически – это одна из наибольших заслуг юного Гете. В соответствие с внутренним беспокойством Фауста меняется форма стиха: пресыщение выражается в Knittelversen (смешанные четырехстопные соседние строки рифмутся попарно – фома, распространенная в Германии XVI в. ), тоска – четырехстопным, смешанным хореем-ямбом при том же попарно-соседнем рифмование строк, концентрация на познание – мадригальной формой стиха, которая при заклинание духа Земли растворяется в свободных ритмах." („Anmerkungen. Erster Teil“ – комментарии к первой части).

На протяжение всей трагедии Гёте чередует во многих местах – не только внутри одной строфы, но и внутри одной строки – ямбический (основной) метр с хореическим: что особо сбивает ритм, мелодию, гармонию стиха. Если в начальной сцене с Фаустом эти перебои ассоциируют с хаотическим внутренним состоянием Фауста, то во многих других местах такая прямая ассоциация с ситуацией не удается, как, например, уже в выступление Фауста во второй сцене «Перед воротами» (снова Knittelverse, состоящие из ямбических и хореических обрывков, хотя здесь пресыщенности от своей жизни в нем нет):

С ручьев и рек сняты льда одежды
Нежный и живящий ранней весны блик.
Озеленил долины лик.
Зимы-старухи прогнав надежды
На гор суровых заснеженный пик.
Шлет, убегая, оттуда лишь
Льда зернистого бессильны осадки
Полосками в тенях долинных ниш.
Солнце не терпит белых остатков,
Вкруг зарожденье лишь и стремленье,
Хочет лишь все в цветном оживленье.
Мало все ж цветов в месте сем,
Народ зато цветной здесь совсем.
Повернись ты и в сей отраде
Посмотри на город сзади.
Из утробы тех ворот
Пестрая толпа к нам сюда прет.
Загорают все тут и там.
День празднуют Воскресенья Христа,
Поскольку сами здесь воскресли
Из низких домов их, затхлости комнат,
Из плена дел их и ремесел,
Из-под крыш жилищ их укромных,
Из их тесных улиц давящих,
Из почтеннейшей ночи церквей
Вышли они под сень ветвей.
Посмотри толпа как выходящих,
По долинам врозь быстро течет,
Как поток реки бурлящей,
Резвясь, иной челн веселый несет,
И выше борта перегружен
Уходит вдаль последний челн,
И даже с горных троп снаружи
Нам блестит цвет людских платьев волн.

При этом он, казалось бы, нашел какое-то равновесие и вернулся к жизни: «Я человек здесь, здесь им стал!». С другой стороны, после чудных, гармонических чувств Фауста и совершенной поэтики Гете:

И все ж то каждому врожденно,
Что чувство нас стремит вверх и вперед,
Когда над нами в небе вожделенно,
Песнь жавронок свою поёт.
Коль над пихтовыми холмами
Орёл, раскинувшись, парит,
А над морями и долами
Журавль на родину стремит.


кончается эта сцена появлением черного пуделя. Должна любая дисгармония в стихе предвещать приближение черта или его явное или неявное присутствие?

В конечном итоге я оставил попытки локальной интерпретации этих дисгармоничных сбоев и тогда понял их глобальное значение для глубокого философского смысла всей трагедии как экскурс Гёте в саму природу Человека. И свое понимание этой природы открывает нам Гёте уже в «Прологе в небе», где Мефистофель излагает Господу свое понимание людей:


О солнце и мирах болтать мне скука,
Я вижу только человека муки.
Бог малый мира по пошибу твоя тень
Причудлив так же все он, как и в первый день.
Он жил бы лучше в свои лета,
Не дал бы ему ты божественного света.
Сиречь ума, хотя нужней
Ему звериннее быть всех зверей.
Мне он, позволь сказать тебя мне ради,
Лишь длинноногой видится цикадой,
Пускается прыжком кто в лёт
И тут же в травах песенку поёт.
Всегда в траве лежали б эти люди!
Суют свой нос они всегда и всюду.

Совершенно неожиданно это возмущение Черта любопытной и хаотической непоседливостью людей, хотя весь его смысл и его роль как раз в том и состоит, чтобы творить хаос внутри божественного порядка! Еще неожиданнее мнение и решение Господа, творца божественной гармонии и божественного порядка:

Себе покой открыть ведь люди могут скоро
И их дела вмиг могут замереть.
Дам в подмастерье им я черта впредь,
Азарт и рвенье черта им приспорье.

То есть Бог сам дает людям в подмогу Черта, чтобы они и их дела не замерли в гармонии и покое! Вот это и есть природа Человека, объясняющая для Гёте всё поведение людей: в нем самом сидит и Бог как стремление к совершенству и гармонии (как метрическая поэзия), и Черт как разрушитель этой гармонии, как только Человек к ней приближается. Это природно извечное противоречие божественной души и чертовского разума и раздирает Человека и гонит его в его поисках и в творчески-созидательных или зверинно-разрушительных порывах.

Эта постоянная борьба между божественным совершенством и дьявольским хаосом как ведущая тема трагедии и как суть человека отражается в гётевских многообразных поэтических формах, где совершенно гармонические ямбические строфы снова и снова чередуются с хаотической, предыдущую гармонию разрушающей мешаниной из различных метрик. Причем не только при приближении черта или в его присутствии, но и тогда, если совершенная часть слишком затянулась, не восхищает больше и не доставляет больше удовольствия, скорее притупляет восприятие и становится скучной.

Впрочем, в этом состоит мной при переводе обоих произведений прочувствованное различие между Гётк и Пушкиным, между «Фаустом» и «Евгением Онегиным», состоящим из почти пятисот 14-строчных, все строго в одном метре четырехстопного ямба рифмованных виршей. Со временем действует эта униформная, монотонная поэзия, как притупляющая дух и восприятие барабанная дробь.

Известно, что Гёте имел проблемы с религией. Из этого представления Гёте о человеческой сути можно заключить, что Гёте имел проблемы скорее с религиозными институтами, а не с религией как верой в существование Бога:

У церкви хороший же желудок,
Уж целы страны проглотила,
Еще ж ни раз не подавилась,
Одна лишь церковь, вам для покоя,
Переварит неправедное.

Гёте помещает Бога, а заодно и Черта в Человека самого. При такой интерпретации очевидно, что все религиозные институты и все интерпретаторы-жрецы веры излишни. Человек сам есть и Храм Божий и Жрец своей веры. И он один решает исход происходящей в нем борьбы между Богом и Чертом. Но это уже моя очень подобная гётевской интерпретации религии, изложенная в моем романе «Поезд отправляетмя» (в прозе).

Мне – после начального, неудавшегося перевода 2012-го года – удалось теперь, при редакционной переработке 2014-го года, с большим усердием встроить эти сбои метрик почти точно в тех же местах, даже внутри одной строки, что заданы Гёте. Чтобы обратить на эти особенности внимание, я выделил и в оригинале, и в моем переводе все хореические вставки («спотыкачи») жирным шрифтом. Также специально выделены другие, встречающиеся у Гете, если даже и редко, метрики с трехсложными стопами, как дактиль (ударный-безударный-безударный: + - -), амфибрахий (- + -) и анапест (- - +).

Тем более удивительно, что "канонисты" (канонические переводчики) лишь во введение строго следуют написанной в празднично звучащей форме октавных стансов, нежной лирике Гёте, выбранной им, чтобы отразить нежные отношения между Поэтом и его Творением, но в дальнейшем, после этого вступления, полностью игнорируют задаваемые Гёте метрики , «улучшая» поэзию Гёте их однообразным ямбом, и тем самым извращают и фальсифицируют и философский смысл трагедии и поэтическую гениальность Мастера!

Так что я могу со всей скромностью, но и с полным, выше аналитически обоснованным правом сказать, что я тем самым создал не один из следующих переводов "Фауста" на русский, а единственный философски и поэтически адекватный перевод трагедии - перевод, адекватный оригиналу Мастера.

О качестве и аутентичности всех переводов Вы можете судить сами, познакомившись с моим учением о научно-поэтическом переводе:
"Поэтический перевод как ремесленное искусство"

Виктор Приб

Берлин, январь 2015-го года



Посвящение переводчика

Шутя с тобой о мне и Гёте,
Я видел Фаустом себя!..
Тебя уж нет в моих полетах,
Но я живу, тебя любя!

Чтоб оправдать существованье,
Не сгинуть в будних мелочах
То там, то сям я был в метанье,
То стих, то в физике строча!

Разочарован малым смыслом
Всего того, что я творю,
Решил, с тобою в глуби мысли,
С большим связать судьбу свою!

С Мефисто в трудный спор вступая,
Все ж благодарен я судьбе,
Его здесь вызов принимая,
Я результат дарю тебе...



ПОСВЯЩЕНИЕ
Вновь близитесь вы, трепетные хлыни,
Кого ловил уж раньше мутный взгляд,
Иль удержать пытаюсь я вас ныне?
Иль сердце привлекает ваш обряд?
Теснитесь вы! Ну пусть, вам так в помине,
Из мглы туманной вкруг вздыматься в ряд.
Как в юности душа в тот миг томится
От колдовства, вокруг что вас таится.

Приносите вы дни былых мечтаний,
Любимые восходят тени вновь.
Картиной старых, призрачных сказаний
Всплывают дружба, первая любовь,
Извечность снова жизненных страданий,
Её всхождений и падений боль
И добрых имена, кто в час прекрасный
Угас пред мной, разочарован счастьем.

Они не слышат новых песнопений,
Те души, раньше я кому певал.
Рассеян дружный круг столпотворений:
Ах! Первый отголосок отзвучал.
Чужой толпе вкушать моих сомнений,
Ее восторг мне страхом сердце сжал.
И что еще моей там песне радо,
Еще коль жить ей в мире долго надо.

Охвачен я забытою тоскою
По той потусторонней тишине,
Где песнь моя эоловой арфою
Звучит и шепчет трепетно во сне,
Меня знобит и я умыт слезою,
И сердца твердость смягчена во мне.
Чем я владею, вижу преходящим,
Исчезло что, то вижу настоящим.



ПРЕЛЮДИЯ В ТЕАТРЕ

Директор. Театрпльный поэт. Весельчак.

ДИРЕКТОР:
Вы оба, кто делил за всех
Со мной и нужды, и печали,
Скажите, что вы ожидали
В немецких землях за успех?
Понравиться толпе хочу я праздной,
Она сама живет и нам дает.
И каждый в ней от нас желает праздник,
До мига, занавес когда падет
Они сидят с поднятыми бровями,
Готовы удивленными быть нами.
Еще ни разу не был так смущен
Я, зная, ублажить как дух народа:
Он все же здесь изрядно просвещен,
Хотя ему и не привычны оды.
Как свежесть нам подать и новь им внов',
При этом не утратив смысла слов?
Так как, конечно, видеть рад толпу я,
Когда ее поток ко входу прет,
И снова с повторяющейся болью
Чрез узость жмется благостных ворот;
И днем, уж к четырем от силы,
До кассы пробиваются в налет;
И, как о хлебе в голод пекаря просили,
Срывают глотки, требуя билет.
На всех людей влияет чудо это –
То ж сотвори сегодня, друг-поэт мой!

ПОЭТ:
О не толкуй здесь мне о пестрой массе,
Лишь вид ее наш убивает дух.
Избавь меня от этой давки к кассе,
Что нас невольно вовлекает в круг.
Нет, быть хочу я в неба тихом классе,
Где лишь Поэту радость истый друг,
Где дружба и любовь для сердца благо,
Созданное, взлелеянное Богом.
Ах! Глубоко в душе что зародилось,
Что скромно шепчет нам волненье губ,
Раз удалось, раз снова развалилось,
То поглотит мгновенье-душегуб.
И часто, лишь что в годах сохранилось,
Предстанет совершеннством людям, вдруг.
Сверкает что,то рождено для мига,
А сущее – для будущего мира

ВЕСЕЛЬЧАК:
Мир будущий мне, что края за Эльбой.
Случись, я говорить о нем хотел бы,
Потеху в этот мир нес кто б?
Ей рады мы, живем покамест.
Ведь настоящее весельчака есть,
Я б думал, тоже кое-что.
Того не огорчит толпы каприз,
Кто знает, как представиться искуссно.
Свой круг ища, сорвет он приз,
Пленя его своим искусством.
Итак, вы будьте бравым образцом,
Фантазии со всеми плутовствами,
С понятьем, чувством, страстью и с умом
Отдайтесь, но советуйтесь с шутами.

ДИРЕКТОР:
Но дайте многому случиться впредь!
Приходят люди ж с наслажденьем зреть.
Случится многое перед глазами,
Чтоб в изумленье пялилась толпа,
То связаны вы с ней уже узами,
Готовой ниц пред вами пасть.
Вы массу покорите только массой,
Где каждый выбрать что-то может сам.
Кто много даст, тот многим даст прекрасно;
И все идут довольны по домам.
Дашь пьесу им, дели ее на части!
Удастся то рагу вам – счастье.
Его подать легко и сочинить легко,
От целого вам будет толку что?
Толпа ж его разчленит в одночасье.

ПОЭТ:
Вам не понять, что это только ремесло!
Что для художника недопустимо!
Иных господ халтура слов,
Я вижу, и твоя максима.

ДИРЕКТОР:
Такой упрек меня не оскорбит:
Влиять кто вправду норовит,
На лучший инструмент тот ставит.
Ведь вам же легкую работу править
И для кого, кроме того!
Охватит скука коль его,
Придет пресыщенный сидеть он в зале,
А то, что хуже есть всего,
Иной придет, читающий в журнале.
Рассеянно все к нам спещат, как к маскарадам,
Лишь любопытство окрыляет шаг,
Подать себя и свой наряд все дамы рады,
Играя с нами и за так.
Что мнится вам в парнасовых высотах?
Что вам за радость полный дом?
Всмотрись-ка в зрителя простоты!
Прохлада то, то грубость в нем.
Кто после игор здесь ждет игры карт,
Иль дикой кто ночи на титьках у блудницы.
Что за бессмыслкнный азарт
Муз милых мучить для тупиц вам?
Скажу вам, дайте им как можно больше врак,
Так цели вам не потерять движенья,
Людей вводите в заблужденье,
Им угодить ведь сложно так –
Так что ж у вас? Лишь боль, иль умиленье?

ПОЭТ:
Ищи себе другого ты слугу!
Я как Поэт предать то не могу,
То право, что природа нам дает,
Из-за тебя, по твоему веленью!
Сердца привел я б чем в движенье?
Чем победил бы каждый элемент?
Не унисон ли то, что распирает грудь,
Что хочет мир назад в сердца вернуть?
Коль безразлично накрутит природа,
На прялку нити вечную длину,
Коль хаотичная толпа народа
У какофонии в плену –
Кто делит равно текущие орды,
Их превратив в ритмический полет?
Кто в общем частное к волшебнейшим аккордам
Вновь пробуждает и звучать дает?
Кто штурмы тут же превращает в страсти?
Зарю вечернюю дословно в жар?
Цветы весной ложатся чьею властью
На тропы всех влюбленных пар?
Кто незаметные листы сплетает
В венки почета за заслуги нам?
Кто взял Олимп? Богов объединяет?
В Поэте человека мощь видна.

ВЕСЕЛЬЧАК:
Используй же той мощи силы,
Твори поэзию красивой,
Любви как приключений красота:
Случайность встречи, чувства и контакт,
Потом все большее сплетенье.
Любовь растет, потом сниженье,
Все мило, тут приходит боль от ран,
И не успеешь оглянуться, уж роман.
Давай спектакель так исполним!
Людская жизнь для вас источник полный!
Всяк жизнь живет, не всяк ее постиг,
Смочь лишь подать, вот где успеха миг.
Картин цветных за мутным слогом,
Чуть правды и обмана много,
Напиток лучший варят так,
Что старый мир наш обновляет всяк.
Тогда сберется молодежь однажды
На ваш спектакль, познать чтоб откровенье,
И нежною душой воспримет каждый
Из вашей пьесы грустное волненье,
То то, то это в каждом воспоет
И он увидит, что в душе несет.
Они еще готовы жить слезой и смехом ,
В чести еще там взлет, их радует обман.
Тому, готов кто, трудно дать утеху.
Лишь становящийся подвластен вам.

ПОЭТ:
Так дай те времена мне снова,
Когда я в становленье был
И, как источник песен новых,
Фонтан стихов из меня бил,
Где мир укутан был туманом,
Где в почке чудо я видал,
Цветов где тысячи сломал,
Покрывших долы, как саваном.
Я был хоть нищ, но все ж богат
Стремленьем к правде и желаньем врать.
Дай счастья режущие боли,
Страсть необузданных отрад,
Ту власть, что дарится любовью,
Дай юность мне мою назад!

ВЕСЕЛЬЧАК:

Та юность, добрый друг, тебе нужна тогда,
Коль ты врагами в битвах стиснут,
Коль дев любимых череда
Тебе на грудь насильно виснет,
Коли вдали манит венок
Какой-то недоступной цели,
Тобой коль буйство и порок
Ночей пропитых овладели.
И все ж, в известный струнный звон
С блаженным мужеством врываться,
Сам ставить цель как новый тон,
К ней с иступленьем пробиваться -
То, старые мужи, ваш долг,
И вы в чести за то на этом свете,
Не старость нас ввергает в детства толк,
Мы к старости лишь истинные дети.

ДИРЕКТОР:
Словесных хватит экскрементов,
Пора и к делу приступать.
За время ваших комплиментов,
И пользу можно прозевать.
Врать об эмоциях что проку?
Они для робкого чужды.
Представьтесь за поэтов к сроку,
Чтоб дать поэзии бразды.
Что нужно нам, то вам известно,
Хотим хлебать нектар небесный.
Ну так варите же его!
Не сварен он сейчас, потом не до него,
Мы прозевать ни дня не можем,
Возможное сей миг хватать
Решение за косу должно,
Ведь без него работать сложно,
И больше уж не отпускать.

Известно вам, в немецких сценах
Всяк пробует же, что его.
И вам сегодня ничего
Должно не жалко быть для смены.
Бери большой и малый неба свет,
И можно сыпать звезд везде вам.
Воды, огня, иль скальных стен там,
Зверей и птиц нехватки нет.
Распространился в тесном зале, вдруг,
Чтоб миросозиданья круг,
Пройдите быстро променаду
От Неба через Мир до Ада.



ПРОЛОГ В НЕБЕ

Господь. Небесное воинство. После этого Мефистофель.

Три Архангела выступают на сцену.


РАФАИЛ:
Во братских сферах состязаясь,
Ярило бьет на старый лад,
Ударом грома разражаясь,
Вдруг, завершает свой парад,
И ангелам его вид сила,
Ведь Он для всех нейсповеден.
Непостижимость сотворил Он,
Чудесную, как в первый день.

ГАВРИИЛ:
И быстрое Земли вращенье
С ее чудесной красотой,
Как смена райского свеченья
С глубокой ночи темнотой.
Ярится море в буйных струях,
Штурмуя каменный утес,
Утес и море исчезнут всуе,
В вращенье вечном сфер небес..

МИХАИЛ:
И, как на спор, несутся штурмы
Со брега в море, вновь на брег,
Оставит след воздействий бурных,
Сей разрушительный набег.
Здесь молниев протуберанцы
Пред тем, как грянет грозный гром.
Но чтят, Господь, твои посланцы
Бег мягкий дня при всем при том.

ВТРОЕМ:
И ангелам Твой вид уж сила,
Ведь Ты для всех нейсповеден.
Непостижимость сотворил Ты,
Чудесную, как в первый день.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Раз ты, Господь, явился снова нам
Спросить, как тут у нас дела на Свете,
К тому ж я мил всегда твоим очам,
То зришь меня ты тож среди слуг этих.
Прости, я не могу болтать выспренно,
Пусть просмеет меня хоть целый круг.
Мой пафос вызвал б смех твой непременно,
Когда б ты не отвык смеяться, друг.
О солнце и мирах болтать мне скука,
Я вижу только человека муки.
Бог малый мира по пошибу твоя тень
Причудлив так же все он, как и в первый день.
Он жил бы лучше в свои лета,
Не дал бы ему ты божественного света.
Сиречь ума, хотя нужней
Ему звериннее быть всех зверей.
Мне он, позволь сказать тебя мне ради,
Лишь длинноногой видится цикадой,
Пускается прыжком кто в лёт
И тут же в травах песенку поёт.
Всегда в траве лежали б эти люди!
Суют свой нос они всегда и всюду.

ГОСПОДЬ:
Не знаешь, что сказать иначе?
Рад обвинять лишь да судачить?
Все вечно на Земле тебе не так?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Нет, Бог! По мне, там плохо все у бедолаг.
Жалки мне люди в дни убогие все паче,
Их мучить даже для меня задача.

ГОСПОДЬ:
Знаком ли Фауст?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Доктор?

ГОСПОДЬ:
Мой батрак!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
О, да! Он служит вам на лад особый.
Питье, еда шуту не для утробы.
Его безумие ему знакомо:
Он в даль брожением гоним,
Желаний высших требует он дома,
Сияньем в небе ж лучших звезд маним.
Не знает он в душе оскомы,
Как бы далек иль близок не был им.

ГОСПОДЬ:
Я к ясности его все ж скоро приведу,
Хоть службу мне он в миг не понимает.
Ведь цвет и фрукт уж в будущем году
Росток украсят, то ж садовник знает,

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Что ставит тот из нас, кто проиграет?
Дашь разрешенье мне свое,
То впредь он мой путь пошагает!

ГОСПОДЬ:
Пока он на земле живет,
Тебе не будет здесь запрета.
Тот блудит же лишь, кто идет,

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Спасибо же! Моя примета:
Не рад я мертвым был вовеки.
Мне любы в основном все полны, свежи щеки.
От трупов мне беги хоть со двора,
Мне как той кошке с мышкою игра.

ГОСПОДЬ:
Ну что ж, теперь в твоей он воле!
Дух отврати его от всех основ,
Бери его ты в свои роли.
Его низвергнуть ты готов,
Срам твой, коль верна истина сия,
Что добрый человек, в стремленьях темных,
Путь все же праведный найдет своя.

МЕФИСТОФЕЛЬ,
Добром! Тот путь не будет томным.
Нисколько мне не страшен спор наш скромный.
Мне разрешишь триумф огромный,
Моей достигну если цели я.
Моя как тетушка-змея,
Прах должен жрать коленно он преклонныйй.

ГОСПОДЬ:
И тут ты волен в пониманье.
К тебе подобным ненависти нет.
Среди всех духов отрицанья,
Мне шельм такой – малейший гнет.
Себе покой открыть ведь люди могут скоро
И их дела вмиг могут замереть.
Дам в подмастерье им я черта впредь,
Азарт и рвенье черта им приспорье.
А вы, сыны истинно божьи,
Возрадуйтесь красе живой и сложной!
То все, живет что вечно и творит,
Вас свяжет милыми любви узами,
Что зыбкою картиною висит,
Крепите долговременно мыслями!

Небо закрывается, архангелы разлетаются

МЕФИСТОФЕЛЬ один:
Все ж рад я, старый как меня принял,
Прервать нельзя мне с ним сношенье.
Сей господин умилил все ж меня,
Столь человечным с чертом даж общеньем.




ТРАГЕДИИ ПЕРВАЯ ЧАСТЬ


Ночь

В готической комнате с высокими сводами Фауст.
Беспокойно в кресле около бюро.



ФАУСТ:
Выучил! Философию,
Юристику и врачевать,
И, к горю, теософию!
Вполне старался усердствовать.
Теперь я тут, смешной болван!
Умен как прежде и профан.
Званье магистр и даже доктор вот
Вожу за нос десятый уж год,
И вниз, и вверх, и поперек
Глупых школьников своих всех не впрок.
И вижу, что всего знать не можем!
Что сердце мне сжигает тоже.
Хоть понятливее я всех слюнтяев,
Ученых, писак, святош, всех лентяев.
Сомнений совести нет, нет правил,
Мне не страшны уж ни Ад и ни Дьявол
За то заказана любая радость,
Знаю, права что не знаю клада,
Знаю, что учить
не могу по сути,
Улучшить людей, обратить к чему-то.
Ни денег нету, ни добра,
Ни чести, ни красы мира.
Так не хотел бы и пес жить дальше!
Так я теперь магии отдался,
Иль сила духов может быть
Поможет тайну мне открыть.
Что не поможет трудный пот,
Понять мне то, что знает Господь.
Что мне познать давно пора,
Что ж держит все внутри мира,
Узреть всю силу действий главных,
Не рыться чтоб в словесном хламе.

Ты, лунный свет, не знаешь что ль,
В последний раз зришь мою боль,
С которым я в полночный час,
Бессонно бодрствовал не раз:
Тут ты над книгами вокруг,
Являлся мне, печальный друг!
Ах! В свете я твоем с тех пор
Всходить бы мог на пики гор,
В пещере знать с духами витанье,
И на лугах ткать в твоем мерцанье,
От чада знаний отказаться
В твоей росе оздоровляться!


Увы! Торчу я в конуре,
В проклятых стен глухой дыре,
Где даже неба милый луч,
Бьет в окна мрачно, как из туч!
Завален этим хламом книг,
Что черви жрут, что пылью крыт,
Всходя до сводов почти самих,
Гора бумаги вкруг лежит.
Пробирки, банки, эликсир,
И инструменты все подряд,
Хозяйство древнее здесь в ряд –
Это ли твой мир! Так зовется мир!

Что ж спрашивать тут, почему
От страха сердце жмет в груди?
Иль больно почему ему
Без жизни света впереди?
Природы вместо той живой,
Куда Господь нас поместил,
Ты гнилью окружен одной,
Зверей скелетами, костьми.

Беги! Вперед в земную даль!
Той книги лучше ли найти,
Что Нострадамус миру дал,
Тебе попутчиком в пути?
Поймешь движение светил,
Природа если просветит,
И всплеск твоих душевных сил,
Твой дух с другим заговорит.
Напрасно ждать, что разум сухо
Святые знаки объяснит:
Вы, вкруг витающие духи,
Ответьте мне, коль слух не спит!

Он открывает книгу и узревает
знак Макрокосмоса


Ха! Что за наслажденье в этот миг
Течет во мне чрез чувства все так живо!
Я вижу счастья жизни святый блик,
Он вновь во мне, как в нервах, так и в жилах.
Ужели Бог мне знаки начертил,
Что дрожь души мне утешают,
А сердце радостью вздымают,
И вкруг меня природных сил,
С настойчивостью тайной, ларчик открывают?
Иль я есть Бог? Все, вдруг, мне свет!
И зрю я в этих линьях чистых,
Как мне в душе природы действие лучится.
Теперь лишь мудрый узнаю совет:
„Мир духов вовсе не закрыт нам.
Твой мозг закрыт, душа мертва!
Встань, ученик, и бескорыстно
Мой грудь Земли в заре утра!“

Он осматривает знак.

Как все сплетается в одно,
Друг в друге как живет оно!
Как силы неба, падая, вставая,
Себе злат ведра подавая,
Волною благословенной,
Земли пронзают мир нетленный,
Звучат чрез все во всей Вселенной!
Что за спектакль! Но, ах! Спектакель лишь!
Природы бесконечность где узришь?
Вас, груди, где? Источник вечный жизни,
На коих Небо, Земля висят,
Тянусь душой к вам чахлой я –
Поите вы, томлюсь я зря на тризне?

Он непроизвольно листает книгу и видит знак Земного Духа.

Как сей знак враз влияет на меня!
Ты, Дух Земной, мне все же ближе.
Уже сил нарастанье вижу,
Горю, как с нового вина.
Я смелость ощущаю, в мир пойти,
Земле и боль, и счастье чтоб нести,
Со штурмами борьбу вести,
И в корабля крушенье не трястись.
Клубится надо мной –
Луна свет прячет свой –
Светильник меркнет!
Парит! И трепет лучезарный
Мне вкруг главы. – Несет
Как трепетом со сводов вниз,
Пробив меня!
Паришь ты вкруг меня, молимый Дух!
Откройся мне!
Как в сердце клокочу я, вдруг!
К моей новой жизни
Открылись чувства все, как к тризне!
Я полным сердцем преданный тебе!
Ты должен! Жизнь отдам за то судьбе!

Он трогает книгу и произносит заклинание.
Вспыхивает красноватое пламя,
Дух появляется в пламени.


ДУХ: Кто звал?

ФАУСТ, отворачиваясь:
Какая морда, жуть!

ДУХ:
Меня ты притянул изрядно,
Во сферах мне звеня отрадно,
И что ж –

ФАУСТ: Тебя не выношу!

ДУХ:
Ты молишь зреть меня с томленьем,
Голос мой слышать, видеть мой облик готов.
Меня склонил душевный зов,
Я здесь! И что ж? – Ты, трус, волненьем
Охвачен вмиг, сверхчеловек! Души зов где?
Души, создавшей мир в себе, его везде
Неся, лелея, радость что познала,
Взбухая, ввысь к нам, духам, воздымала?
Где ж, Фауст, ты, прозвучал мне голос чей,
Ко мне который рвался с силой всей?
Иль ты, моим овеянный дыханьем,
Трясешься, как при умиранье,
Ты, страхом скрученный червяк?

ФАУСТ:
Тебя бояться, прототип огня,
Иль должен я? Я, Фауст, тебе ровня!

ДУХ:
В потоках жизни, дел шторме всяк
Бурлю я вниз, вверх,
Тку здесь, там споро!
Рожденье, смерть,
Вечное море ,
Тканье могучее,
Как жизнь жгучая,
Так на времен ткацком станке я тружусь
И платье живое божеству вяжу.

ФАУСТ:
Ты, тот кто дальний мир объял,
Дух занятый, мы близки так в глубине!

ДУХ:
Ты близок духу, что ты понял,
Не мне!
Исчезает

ФАУСТ сокрушенно:
Не Вам?
Кому ж ?
Я - божеству подобье!
Даже все ж не Вам!!

Стучатся.

О смерть! Я знаю – то мой ассистент –
Счастливое мне прочь виденье!
Мне должен был всех лиц скопленье
Нарушить этот конкурент!

Вагнер в спальном халате и колпаке, в руке лампа.
Фауст непроизвольно поворачивается.


ВАГНЕР:
Простите! Я слышу Вам речится.
Не греков драму ль читали Вы?
Тому бы мне искусству подучиться,
Слышны сегодня ей хвалы.
И часто слышать Вам случится,
Что мог бы поп у комика учиться.

ФАУСТ:
Да, коль тот поп и сам комедиант есть,
Сегодня как положено тому.

ВАГНЕР:
Ах! Если он в музей свой так прогнат есть,
То видеть мир лишь в праздники ему,
Лишь чрез подзорную трубу смотреньем,
Как должен править им он убежденьем?

ФАУСТ:
Без чувств к тому, того вам не добиться,
Коль то идет не от души
И радостью исконной в лицах
Сердца паствы не сокрушит.
Сидите дальше! Клейте вместе,
Рагу из яств других варя,
И пламя жалкое на месте
Былой золы дутьем творя!
Восторг от детей, обезьян там,
Коль вам на это аппетит.
Но тем не покорить сердца мирян вам,
Что не от сердца к ним летит.

ВАГНЕР:
Ведь счастье ритора – его доклад.
Я знаю, что и тут отстал назад..

ФАУСТ:
Ищи Он честно пользу тут!
Не пустозвонным будь шутом!
Ум и понятье докладут
Себя и без искусства в том!
Коль дух речей владеет вами,
Так надо ль бегать за словами?
Да, ваши речи, что блистают так,
В которых шнитцель вы вертите людям,
Не оживляют так же, ветер как,
Что осенью средь чахлых листьев блудит!

ВАГНЕР:
О Бог! Искусству век.
А наша жизнь - мгновенье,
Я, при моем критическом стремленье,
Все же страшусь как человек.
Как тяжело те средства не достигнуть,
К истокам с коими взойдешь!
И полпути еще тут не пройдешь,
Как уж помечен смерти стигмой.

ФАУСТ:
Пергамент ли есть тот святой колодец,
Напиток жажду чей навек толит?
И свежесть не найдешь ты сроду,
Твоя душа ее коль не родит.

ВАГНЕР:
Простите! То была б отрада,
Нам в дух времен проникнуть без преграды,
Чтоб посмотреть, как думал там мудрец до нас,
Как далеко с тех пор развились мы сейчас.

ФАУСТ:
О да, до звезд развились мы!
Мой друг, для нас семью печатями
Они, дни прошлого, закрыты.
Как дух времен достигнет слух,
По сути, собственный господ лишь дух,
Как зеркало времен сокрытых.
Да тут, и в правду ж, часто горе!
От вас бегут при первом взгляде вон.
Помойка лишь да хлам в каморе
Иль главный государственный резон,
Практичными максимами кричащий,
Что больше глупым куклам подходяши!

ВАГНЕР:
Сам мир! Дух, сердце человека знать!
Владел бы каждый знаньями такими.

ФАУСТ:
Да, как то знанье понимать!
Кто может дать ребенку имя?
Немногие, кто часть о том узнал,
Кто глупо свое сердце не щадили,
И черни свои чувства и свой взгляд открыли,
Тех всякий раз костер и крест лишь ждал.
Прошу вас, друг, уже глубоко в ночь,
Пора и нам ко сну уж скоро?

ВАГНЕР:
Я б сон хотел охотно превозмочь,
Чтоб с Вами дальше так учено спорить.
Все ж завтра дайте в день священной Пасхи,
Один-другой ответ от Вас мне?
С усердием я всем наукам предавался,
Часть знаю, все познать бы постарался.
Уходит

ФАУСТ один:
Как все ж надежду голова лелеет,
Цепляясь в ней всегда за пустяки,
Клад ищет с жадностью руки,
Червя ж найдя, она пред ним уж млеет!

Как мог же мужа с этим даром глас
Звучать на месте с духами свиданья?
Но благодарен я сейчас,
Тебе, земли убожьее созданье.
Мое отчаянье ты тем прервал,
Меня свести с ума что было близко.
Ах! Мне таким огромным дух предстал,
Что карликом себя я.видел низким.

Я, божеству подобный, кто уже
Казалось был ко правде вечной близко,
Собою наслаждался в неба блеске
И суть земную отложил.
Я возомнил себя, как Херувим,
Чья мощь уже течет в природы жилах
И, созидая, жизнью бога жил я
Раскаянье теперь лишь мне по жизни!
Низверг меня он словом громовым!

С тобой сравняться нагло возомнил я!
Привлечь тебя моя хватила силаы,
Но не сдержать, чтобы побыть двоим.
В таком благословенном миге
Я то велик, то малый был.
Отверг ты жестко меня в лигу
Людей с безвестностью судьбы.
Кто учит? Избегать чего же?
Должен я слушать сей позыв?
Увы! Дела людей, как и страданья тоже,
Лишь жизни тормозят порыв.

К прекрасному, что духу то ж не чуждо,
Всегда чужое прет и чуждый клан.
Коль мы к добру сведем все мира нужды,
То лучшее есть бред, обман.
А чувства лучшие, что дали жизни крохи,
В земной застынут этой суматохе.

Фантазия коль к вечности стремит
С надеждой и дерзанием подняться,
Вольно ей и в пространстве малом жить,
Коль счастью в вихре жизни не удаться.
Сидит забота в глубине сердечной,
Приводит к болям неизлечным,
Резвится, радости лишая нас и сна.
Под масками скрывается она:
Является как дом иль двор, жена ль, дитя ли.
Огонь, вода ли, нож иль яд -
Пред всем дрожим мы, что не в лад.
Что ж нам навек, оплакиваем, не шутя мы.

Богам не равен я! Сомнения прошли.
Червю я равен, вьется кто в пыли,
Его, питаясь прахом, кто живет,
Нога бродяги быстро погребет.

Иль то не прах, что высота сих стен
Из многих ящиков сужает?
Весь этот хлам, где безделушек тлен
Мир моли мой здесь окружает?
Мне здесь искать того, что нет?
Иль в тысячах я книг читать то должен,
Людей везде что мучит этот свет,
Что иногда счастливый был тут тоже? –
Что хмылишься ты, череп полый, мне?
Как будто мозг твой, как и мой сомненный,
Дня легкого ища, во тьме, как в тяжком сне,
Блудил убого, жаждя правды бренной.
Вы, инструменты, шутите со мной,
Застыв без прока в этой пыли:
Я у ворот стоял, но вы – ключ мой,
Хоть бородок витой, запор мне не открыли.
Таинственна и в светлый день
Не даст природа снять с нее покровы,
И то, что ей открыть твоёму духу лень,
К тому не принудят ни гайки, ни подковы.
Прибор старинный, что мне без нужды,
Ты здесь, поскольку ты отцу был нужен.
И свиток здесь, коптиться будешь ты,
Пока, коптя вокруг, мне эта лампа служит.
Я б лучше малое мое растратил уж,
Чем здесь потеть, загруженный всем малым этим!
Твое наследство из отцовых уз,
Сперва добудь, чтобы владеть им.
Что мы не пользуем, то тяжкий груз,
Лишь то, что миг создаст, о том лишь и радеть нам.

Почему же мой взгляд притянут этим местом?
Иль там тот пузырек моим глазам магнит?
Чего ж мне стало, вдруг, светло и лестно,
Так, как в ночном лесу нас лунный свет манит?

Приветствую тебя, флакон блаженный,
Что я сниму сейчас благословенно!
В тебе людей искусство говорит.
Ты, соки сна волшебные таящий,
Экстракт всех сил смертельных и изящных,
Пусть будет мастер твой, твой фаворит!
Смотреть уж на тебя – смягченье боли,
Тебя держать – уже смягчает волю,
Прилив от духа вновь уходит в тень.
Отлив в открытое уносит море
Меня, у ног блестя воды простором,
К брегам новейшим манит новый день.

Парит ко мне карета огневая,
Как на волнах! Путем иным готов
Проникнуть сквозь эфир, я это знаю,
Ко сферам чистых, новых мне делов.
Высокой жизни божье наслажденье!
Иль ты, как раз лишь червь, то заслужил?
Земного солнца милому свеченью
Ты лучше спину покажи!
Дерзни теперь те растворить ворота,
Где мимо все стараются пройти!
Здесь время доказать делами что-то,
Что сан людской не ниже божьей высоты,
Пред темной той пещерой не труситься,
Где ты фантазией к мучениям проклят,
К тому проходу все ж стремиться,
Чей узкий вход всем Ада пламенем объят.
К такому шагу с ясностью решиться,
С опасностью в ничто при этом раствориться.

Что ж, вниз спустись фужер кристально ясный!
Явись из кожуха пред мной прекрасный,
Который я уж много лет забыл!
Блистал ты на отцов пиров весельях,
Гостей твоим дурманным зельем
Ты радовал, коль по рукам ходил.
Картин искусство долг того, кто пил,
Изобразить был рифмой совершенной,
И передать бокал опустошенный,
Как память мне, что я в себе носил.
Тебя теперь не передам соседу,
Красе твоей не покажу я шутки бреда.
Здесь сок, который быстро всех пьянил.
Тебя наполнит он потоком бурым.
Готовил сам я сок натурный,
Питьем последним будь душе сумбурной,
И праздничый привет утру оповести!

Он подносит фужер ко рту

Звон колоколов и пение хоров.


ХОР АНГЕЛОВ:
Христос воскресе!
Радость же смертному,
Кто весь зловредным тут,
Грехом наследственным
Весь опоесен.

ФАУСТ:
Что за низкий гул и светлый тон
Насильно рвут фужер ото рта мне снова?
Вещает уж колокола звон
Святой час Пасхи, праздника Христова?
Иль хор тут тот поет, развеять чтоб печаль,
Что в воскресенья ночь из ангелов звучал,
Чтоб веру дать союзу нову?

ХОР ЖЁН-МИРОНОСИЦ:
Благовоньями
Мыли его всего,
Верно подданны
Клали туда его,
Он плащаницей
Был там укутан весь,
Ах! Убедитесь
Христос не здесь.

ХОР АНГЕЛОВ:
Христос воскресе!
Блажен будь любящий,
Кто нещадяшую,
Благо творящую
Пробу изнесе.

ФАУСТ:
Что ищете так мощно вы
Меня, о звуки неба, в прахе?
Вы людям кротким пели лучше бы.
Посланье слышу я, вот веры нет ни крохи.
Ведь чудо порожденье вер любых.
Я не решаюсь к сфере той стремиться,
Что мне посланье ваше шлет.
И все ж привычны эти звуки с юных лет
Зовут меня вновь к жизни возвратиться.
Тогда любви небесной поцелуй
Ко мне всегда сходил в субботней тиши,
Где колокол гремел предвестно свыше
И яро всяк молитвы пел хвалу.
Непостижимо мила скука
Гнала меня чрез лес, поля идти,
В слезах тоски ломал я руки,
Пытался новый мир найти.
Песнь эта возвестила юности забавы
И счастье праздника весны,
Вернули мне опять, отняв от рта отраву,
Те чувства счастье, детства сны.
Звучите песни неба сладким словом!
Слеза течет и у Земли я снова!

ХОР АПОСТОЛОВ:
На крест повешенный
Уже воскресе,
Вживе возвышенный,
Чудно вознесся.
Он в становлении,
Радость творящий весь.
Ах! На груди Земли
Мы для страданья здесь.
Оставил паче
Томную нашу плоть.
Твое оплачем,
Счастье Господь!

ХОР АНГЕЛОВ:
Христос воскресе!
Себе от тленья спас,
Вырвет из пут всех
Радостно вас!
Славно хвалящие,
Любо дарящие,
Братски кормящие,
Проповедь вящие
Благо носящие,
Мастер вам близок так
Вам он тут всяк.



Перед воротами

Прогуливающиеся всех мастей выходят наружу.


НЕСКОЛЬКО БРОДЯЧИХ РЕМЕСЛЕННИКОВ:
Зачем туда идем?

ДРУГИЕ:
В охотничий пойдем мы дом.

ПЕРВЫЕ:
Однако ж к мельнице гулять хотим мы.

ОДИН РЕМЕСЛЕННИК:
Мой вам совет, идти на „Wasserhof“.

ВТОРОЙ:
Но путь туда ужасно плох.

ВТОРЫЕ:
И что с тобой?

ТРЕТИЙ: А я пойду с другими.

ЧЕТВЕРТЫЙ:
В Burgdorf пойдем, наверх, красавиц надо ж нам,
Найдем их мы и пиво лучше там,
А потасовки в лучшем виде.

ПЯТЫЙ:
Ты, сверхвеселый битый пес,
Уж чешется опять твой нос?
Лишь не туда! На место то в обиде.

СЛУЖАНКА:
Нет, нет! Пойду я в город все ж назад.

ДРУГАЯ:
Мы всяк найдем его у тополей в аллее.

ПЕРВАЯ:
Только не мне он будет рад,
Ведь он пойдет с тобой скорее,
У вас все танцы на двоих.
Что ж мне до радостей твоих!

ДРУГАЯ:
Он сёдни точно не один,
Кудрявый тож, сказал он, будет с ним.

СТУДЕНТ:
Глянь, бравы девочки шагают!
Идем! Сопровождать их предлагаю.
Мне пиво б крепко, крепкий бы табак,
Да девка размалевана – вот это смак.

ДЕВУШКА-МЕЩАНКА:
Ты посмотри на этих малых!
Стыдоба, вправду же, одна.
Их в самом лучшем обществе всегда приняли б,
А им служанка лишь нужна!

ВТОРОЙ СТУДЕНТ первому:
Не торопись! Вон сзади тоже две,
И мило как они одеты,
Одна из них соседка мне.
Моя душа ею согрета.
Идут с поникшей головой,
В конце все ж нас возьмут они с собой.

ПЕРВЫЙ:
Мой друг, мне не подходит всякий срам.
Скорей, за диким мясом на охоту.
В субботу кто метет из дома хлам,
Та лучше в воскресенье доброхотит.

МЕЩАНИН:
Нет, мне не нравится наш новый бургомистер!
Ну что ж, он есть, и дело тут не чисто.
Что городу с него, скажи?
Не все ль здесь с каждым днем все хуже?
Мы тянем пояса все туже,
При том, растут как платежи.

НИЩИЙ поет:
Розовощеких и нарядных,
Благих господ, прекрасных дам,
Прошу помочь мне здесь изрядно,
Нужду мою умерить вам!
Лишь кто дает, живет отрадно.
Пусть я не зря средь вас бубню!
Пусть он мне будет сбора праздник.
Вы все так рады сему дню.

ДРУГОЙ МЕЩАНИН:
Что может лучше быть в такие выходные,
Чем вопль войны иль разговор о ней,
Когда там, в Турции, в войне
Народы бьются, как шальные.
Стою в окне и пью стаканчик свой,
Смотря, как разны корабли вниз проплывают.
А вечером, придя домой,
Я вечный мир благословляю.

ТРЕТИЙ МЕЩАНИН:
Сосед! По мне, пусть тоже будет так.
Себе они пусть бошки сломят,
Пусть там случится весь бардак.
Но пусть все мирно будет дома.

СТАРУХА к девушкам-мещанкам:
Ай! Как броски! Красива юнна кровь!
Кто ж не положит на вас глазу?
Лишь не гордитесь! Выше бровь!
Ведь что вам надо, я то дам вам сразу.

ДЕВУШКА-МЕЩАНКА:
Пошли, Агата! Или ты не прочь
С колдуньей сей в открытую якшаться.
Хотя она в Сант-Андреаса ночь
Дала суженому мне показаться.

ДРУГАЯ:
Мне показал его кристалл –
Лихой солдат со всеми доблестями.
С тех пор искать мой взор его устал,
Идем мы разными путями.

СОЛДАТЫ: (в метре двухстопного дактиля)
Крепости стойки,
Стены с зубцами
Девушек колких,
Гордых сердцами
Покорим сами,
Дерзки старанья,
Куча наград!
Тут же к баталье
Трубы трубили
В радость солдату,
Как и в погибель.
Вот так атаки,
Это же жизня!
Крепость, девахи
Сдаться должны нам.
Дерзки старанья,
Куча наград!
Снова в сраженье
Тянет солдат.

Фауст и Вагнер

ФАУСТ:
С ручьев и рек сняты льда одежды
Нежный и живящий ранней весны блик.
Озеленил долины лик.
Зимы-старухи прогнав надежды
На гор суровых заснеженый пик.
Шлет, убегая, оттуда лишь
Льда зернистого бессильны осадки
Штрихами на зелень долинных ниш.
Солнце ж не терпит белых остатков,,
Зарожденья кругом и стремленья,
Хочет оно, цветов оживленья.
Мало все ж цветов в месте сем,
Народ зато цветной здесь совсем.
Повернись ты и в сей отраде
Посмотри на город сзади.
Из утробы тех ворот
Пестрая толпа к нам сюда прет.
Загорают все тут и там.
День празднуют Воскресенья Христа,
Поскольку сами здесь воскресли
Из низких домов их, затхлости комнат,
Из плена дел их и ремесел,
Из-под крыш жилищ их укромных,
Из их тесных улиц давящих,
Из почтеннейшей ночи церквей
Все они вышли под сень ветвей.
Посмотри толпа как выходящих,
По долинам быстро врозь течет,
Как поток реки бурлящей,
Резвясь, иной челн веселый несет,
И выше борта перегружен
Уходит вдаль последний челн,
И даже с горных троп снаружи
Нам блестит цвет людских платьев волн.
Уж слышу толчею села я,
Здесь высь небес всем неземная,
В довольстве здесь и стар и мал:
Я человек здесь, здесь им стал!

ВАГНЕР:
Мой гсподин, прогулка с Вами
Мне здесь познание и честь.
Я б не ступил сюда один ногами,
Так как я враг всего простого есть.
Пиликают, визжат над ухом
Мне этот шум стоит вот здесь.
Народ орёт, объят как бы злым духом
И думает, что это есть песнь.

Крестьяне под липой
Танцы и пение.


Оделся к танцу наш овчар,
В одежду ярку, как пожар,
Как раз к овчара лику.
Вкруг липы было уж полно,
Все танцевали уж давно.
Юххе! Юххе! Юхейза!
Хейза! Хе!
Смычок вокруг пиликал.

Смешался быстро он с толпой,
Столкнулся с девушкой одной,
Локтем он в бок ей тыкал.
Та повернулася к нему,
Сказала: "Вас я не пойму!"
Юххе! Юххе! Юхейза!
Хейза! Хе!
"Не будь таким прилипой!"

Кружился очень быстро круг,
То влево, а то вправо, вдруг,
Взлетали юбки лихо,
И, покрасневши от тепла,
Дышали близко их тела,
Юххе! Юххе! Юхейза!
Хейза! Хе!
К бедру лег локоть тихо.

"Не распускайте рук своих!
Невесту каждый бы жених
Здесь обманул под липой!"
Увлёк он лаской ее все ж
От липы той, в густую рожь:
Юххе! Юххе! Юхейза!
Хейза! Хе!
Под крик смычок пиликал.

СТАРЫЙ КРЕСТЬЯНИН:
Наш доктор, как прекрасно то,
Что не гнушаетесь Вы нас,
И в эту нашу толчею,
Хоть так учён, идете раз.
Так нате ж Вам сей добрый ковш,
Напитком до краев налит,
Желаю Вам я громко, им
Не только жажду утолить.
На грамм число, что он хранит,
Пусть Бог дни жизни удлинит.

ФАУСТ:
Беру живительный бальзам,
Спасибо и здоровья вам.

Народ собирается вокруг

СТАРЫЙ КРЕСТЬЯНИН:
И впрямь, приятно очень нам,
Что Вы в день радости средь нас;
Вобщет, досель видали мы
Лишь в злые дни добро от Вас!
Иной ведь здесь живым стоит,
Кого еще отец Ваш спас,
Поставив цель людей целить,
Когда чума косила нас.
Вы, юношей, уже тогда
Шли смело в каждый страждый дом,
Где выносили трупы вон,
Здоров остались Вы притом,
Экзамен выдержав тот высший.
Помог помошнику Он, свыше.

ВСЕ:
Здоровья, добрый человек,
Нам помогайте еще век.

ФАУСТ:
Пред Ним клонитесь, мой совет,
Помочь учил кто, помощь шлет.

Он идет с Вагнером дальше

ВАГНЕР:
Что ж должен ты, великий человек,
Испытывать при этом почетанье!
Как счастлив тот, чье дарованье
Признанье даст ему навек!
Отец покажет при свиданье
Тебя, и каждый уж спешит,
Смычок застыл, танцор стоит.
Идешь ты – строятся все в ряд,
И в воздух шляпы все летят.
Еще чуть-чуть и ноги подкосит,
Как будто поп благословит.

ФАУСТ:
Еще наверх до камня несколько шагов,
Здесь сделаем привал после прогулки.
Тут в мыслях я седал из-за того,
Пытал постом себя, молитвой гулкой.
Я, с верой в сердце и уме,
В слезах рыдал, ломая руки,
И думал, что конец чуме
Положит Бог за мои муки.
Звучит издевкой мне восторг толпы.
Ты б знал те чувства, что в душе ожили,
Как мало папа и сын
Такую почесть заслужили!
Отец был чести человек и «тьмы»,
Кто честно в темных и святых кругах природы,
На свой притом лад хоть, сроду
Искал, раздумывая, смысл.
Который в обществе адептов,
Себя на «кухне» запирал,
И по бесчисленным рецептам,
Несъеденимое съеднял.
И «красный лев», жених столь дерзновенный,
Повенчан был там с «лилией» лихой,
Они огнем гонялись откровенным
Из одного в другой «невестинский покой».
Коль явится во всей пеструхе
«Царица молодая» в тьму,
Вот и лекарство, пусть больные мрут, как мухи, –
Никто не спросит: почему?
Так мы с отцом здесь с этим Ада зельем
В гор, и долин беднейших кельях
Бродили хуже, чем чума.
Я тысячам больных сам раздавал отраву.
Все гасли, а теперь здесь славят
Убийц, как все сошли с ума.

ВАГНЕР:
Зачем Вам этим омрачаться!
Иль то не правило давно:
Искусство, что тебе дано,
Сознательно дать людям постараться?
Коль в детстве дарищь ты отцу почет,
То учишь от него охотно.
Науке служишь коль в рассвете лет,
Твой сын займется ею тоже плотно.

ФАУСТ:
Блажен, живет в надежде кто
Спасти себя в сем море заблужденья!
Что незнакомо нам, нам нужно то,
А познанное – без значенья.
Но все ж давай мы красоту сейчас
Не будем портить сей петрушкой!
Смотри как в сей зари вечерней час
Мерцают в зелени избушки.
День пережит, и солнце уж зашло,
Зовя там к новой жизни пробудиться.
О что ж меня не вознесет крыло,
За ним чтоб вслед всегда стремиться!
Я б в этом свете вечером зрел
Весь мир у ног внизу лежащий,
Красу зажженных пиков гор, долин и сел,
Серебряный ручей, к реке спешащий.
Божественный не тормозила б бег
Дика гора со всеми пропастями.
Открылось море б теплыми бухтами
Глазам, оставив тихий брег.
Но божество спускается, похоже.
И новый зов манит меня,
Спешу испить его я света все же,
Пред мною день, а сзади ночь черна,
Лишь небо надо мной, а волны подо мною.
Там чудный сон, куда ушло оно.
Увы! Крылам телесным не дано
Легко сравниться взлетами с душою.
И все ж то каждому врожденно,
Что чувство нас стремит вверх и вперед,
Когда над нами в небе вожделенно,
Песнь жавронок свою поет.
Коль над пихтовыми холмами
Орёл, раскинувшись, парит,
А над морями и долами
Журавль на родину стремит.

ВАГНЕР:
Бывало у меня причуды время,
Но я не знал таких порывов бремя.
Смотря, я быстро сыт полям, лесам,
Ко птиц крылам мне не приходит зависть.
Другая духа радость носит нас ведь
Из книги в книгу по листам!
Зимой там ночи – нежный феномен,
Благословенна жизнь нам греет члены.
И ах! Раскрутишь как старинный пергамент,
Само, вдруг, небо спуститься к нам в стены.

ФАУСТ:
Тебе знакома тяга лишь одна.
И никогда не знай другую!
Душа двойная мне в груди дана,
Их две друг с другом вечно конфликтуют.
Одна, любовью грубою страстна,
За мир цепляется со всею силой.
Другая же вздымается со дна
К высоким предкам, в их эфиры.
О есть ли в атмосфере дух,
Царит и ткет что меж Землёй и Небом,
Так низойди ж с златой ты сферы, друг,
Веди на новый путь, где бы он не был!
Коль я волшебный бы имел покров,
Нес он меня б в заморски страны!
Ценней он был бы мне одежд султана,
Дороже царских мантий и даров.

ВАГНЕР:
Не поминай известный всем отряд,
Течет что, расширяется в округе,
Опасность предрекая нам стократ,
Со всех сторон кружа по кругу.
Он с севера штормит, тот духа клык,
Пронзительными стрелами своими.
Сквозит с утра его сухой язык,
Питаясь лёгкими твоими.
Коль полдень из пустыни его шлёт,
То пышет жаром над твоей макушкой,
Так запад свежий рой нам принесёт,
Чтоб затопить тебя, поля, опушки.
Дух слушает, ущербам нашим рад,
Послушен, чтоб нас облапошить тут же,
Посланцев Неба носит он наряд,
Англицким шепчет, лгать чтоб лучше.
Пойдем однако! Мир укрыла тьма,
Остыл уж воздух, сел туман!
Лишь в вечер дом святой нам граль. –
Что стал ты, глядя удивленно вдаль?
Что в этих сумерках тебя заводит?

ФАУСТ:
Ты видишь, как там по стерне пес черный бродит

ВАГНЕР:
Давно, но не придал значенья до того.

ФАУСТ:
И держишь сего зверя за кого?

ВАГНЕР:
За пуделя, который между нами
На след хозяина напал,

ФАУСТ:
Заметил, как все меньшими кругами
Вкруг нас рыща, он к нам уж ближе стал?
Я вижу, вихорь огневой, однако,
По следу вьется там за ним.

ВАГНЕР:
Я вижу только черную собаку.
Похоже, Вам то видится одним.

ФАУСТ:
Мне кажется магические петли
Он тянет путами вкруг наших ног.

ВАГНЕР:
Я вижу лишь, растерян он, испуган этим,
Что незнакомцев двух в конце найти лишь смог.

ФАУСТ:
Круги все уже – тут он весь!

ВАГНЕР:
Не привиденье, пес лишь здесь.
Юлит, визжит, ложится на живот.
Собачий чисто все подход.

ФАУСТ:
Ну что ж! Иди сюда теперь!

ВАГНЕР:
Ну и смешной же этот зверь.
Остановился ты, он ждет.
Ты говоришь – твои глаза блюдет.
Что потерял, найдет он сходу,
За палкой сразу прыгнет в воду.

ФАУСТ:
Ты прав. От духа нет в нем и следа,
Одна лишь дрессировка, как всегда.

ВАГНЕР:
К собаке с добрым воспитаньем
И сам мудрец склонен вниманьем.
Твою он милость заслужил как дар,
Студентов он прекрасный тип – школяр.

Они идут в городские ворота

Учебная комната


ФАУСТ, входя с пуделем:
Покинул я поля и нивы,
Что ночь глубока холодит,
И жутью святой, молчаливой
В нас душу лучшую будит.
Уснули дикие стремленья
С желаньем бешеным творить,
Любви лишь к людям возбужденье,
Любовь лишь Бога вновь царит.

Спокойно пудель! Хватит тебе кружиться!
На пороге нашел что ты там?
Не пора ли за печь уж ложиться,
Тебе подушку лучшу дам.
На дороге горной ты как снаружи
Нас позабавил прыжками вкривь-вкось,
Получишь здесь уход не хуже,
Как мне желанный, тихий гость.

Ах, коль в каморке нашей тесной
Вновь лампа дружески горит,
Тогда в душе у нас свет лестный,
И в сердце, пылко что стучит.
Как прежде, говорить стал разум,
Надежда расцветилась вновь,
Проснулась тяга к жизни сразу,
Источник жизни – Ах! – любовь.

Не урчи пудель! Равным сим святым тонам,
Что душу сейчас мне охватили,
Звукам зверей быть не по силе.
Мы же встречаем с издевкой все то, нам (Дактиль)
Непонятно что,
Добро, красота нам лишь стоны, (Амфибрахий)
Тяжки они поскольку порою.
Как мы, собака тож тут воет?

Но увы! Не чувствую при всем хотенье,
Внутри мне бьющего удовлетворенья.
Почему иссяк поток, что был однажды,
Снова изнывать нам от жажды?
В том практику скопил большую,
Порок сей можно сменить порою,
Мы учимся все ценить надземное,
По откровению ж тоскуем,
Достойный чей и прекрасный свет
Откроет Новый нам Завет.
За текст основ горю сесть смело,
С смиренья мыслею простой:
Оригинал искон святой
В любимый мой немецкий переделать.

Он открывает том и начинает.

Написано: «В начале было Слово
Уж стал я тут! Кто ж мне поможет снова?
Так высоко ценить мне слово сложно.
Иначе перевесть я должен,
Коль Дух так просветил уж мою мысль.
Написано: «В начале был лишь Смысл
Продумай лучше перву строчку,
Не дай перу решать все быстро в точку!
Всё ль смысла власть создала и вершила?
Должно стоять: «В начале была Сила
Но заложив и этот даже статус,
Уж знаю я, при этом не останусь.
Поможет Дух! Я, вдруг, нашел содейство,
Пишу я засим: «В начале было Действо

Коль комнату делить я должен,
Пудель, не вой ты тоже,
Оставь ты лай твой!
Партнер, что крах творит такой,
Не нужен мне в моих покоях.
Кто-то, где нас двое,
Должен стать изгоем.

Мне гостя право рушить жаль,
Но дверь открыта, ты б мог бежать.
Но что ж видеть я должен!
Такое вправду ль возможно?
Тень ли это? Иль бред ко сну?
Пес вырос мой в ширь и в длину!
Вздымает он собой,
Собаки образ совсем другой!
Принес я призрака домой!
Как бегемот стал предо мной,
Глаза в огне и, чудовищная пасть.
О! Я узнал напасть!
Ему, кого послал мне Ад,
Ключ Соломона лишь преград'.

ДУХИ в проходе:
Внутрь тут попался один уж!
Дома быть, вслед ни единый!
Как в капкане тот лис,
Мечется из Ада рысь.
Бойтесь постов!
Прямо снова парите,
Посмотрите,
Он свободен от оков.
Помочь могли бы,
Не подвели бы!
Так как делал друг сей
Тут услуги вам всем.

ФАУСТ:
Лишь встретив этого зверя
В четыре духа верю:

Саламандра – горенье,
Ундена – журчанье,
Сильфа – дыханье,
Кобольд – мученье.

Коль их не знал ты,
Те элементы,
Силу тех,
И свойств их всех,
Не был бы Мастер
Духов всей власти.

Исчезни в пламе,
Саламандра!
Пенно лейся струями,
Ундена!
Звезд красой сияй вселенной,
Сильфа!
Дай помощь посильну,
Инкубус ! Инкубус!
Выходи и прямо в трубу!

Эти четыре
Не в этом звере.
Он здесь притих, ухмыляясь мне,
Я боль ему не причинел.
Ты должен, слышишь,
Звать сильней свыше.

Иль ты и правда
Исчадие Ада?
Смотри знак этот,
Внушает трепет,
Он черным стаям!


Щетиной он своей распухает.

Порочна рожа!
Читать знак можешь?
Не порожденный,
Невыраженный,
По небесам разложенный,
И грехом пронзенный?

Прогнан за эту печь он, (дактиль)
Уж распухает, как слон,
Заполнил уже весь дом,
Туманом хочет расплыться.
В потолок не лезь уж при том!
Мне изволь ты к ногам стелиться!
Ты видишь, я не зря угрожаю.
Я тебя святым огнем уж сжигаю!
Не ожидай
Тройного света тогда!
Не ожидай
Искусств сильнейших всех наших!

МЕФИСТОФЕЛЬ выступает в опускающемся тумане одетый как бродячий схоласт из-за печи:
К чему же шум? К услугам что здесь ващим?

ФАУСТ:
Так вот была в чем пудля суть!
Схоласт бродячий? Случай мне смешной, да ладно.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ученому же мужу мой салют!
Меня вогнал ты в пот изрядно.

ФАУСТ:
Как звать тебя?

МЕФИСТОФЕЛЬ: В вопросе мелочность
Того, кто слово так не почитает,
Кому так чужда видимость,
Кто сути глубь предпочитает.

ФАУСТ:
У вас, господ, ведь суть возможно
Лишь из имен зреть всевозможных,
Где вас тогда лишь все поймут,
Коль Черт иль Люцифер, иль Дьявол назовут.
Ну что ж, так кто ты есть?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Есть часть той силы я,
Что вечно хочет Зла, всегда Добро творя.

ФАУСТ:
Что ж ты сказал загадкой этой вслух?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я вечный отрицанья Дух!
И с правом, ведь возникшее давно,
Исчезнет вновь и тем ценно.
Так лучше б ничего не возникало.
Что разрушеньем вы назвали,
Грехом ли, Злом в любой момент,
Есть собственный мой элемент.

ФАУСТ:
Коль часть ты есть, тебя что ж целым зрю?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я скромну правду говорю.
То человек себя, свой мир смешной
Лишь видит цельностью одной:
Я ж часть той части, что в начале всем была,
Часть Тьмы, что Свет себе когда-то родила,
Тот гордый Свет, который Матерь-Ночь
С тех пор изгнать пытается все прочь,
Но тщетно! Как бы дальше не старался он,
Он с каждым телом ведь скреплен.
От тел исходит, украшает их,
Они преградой на дороге.
Уверен, ждать уже немного
И он с телами вместе сгинет вмиг.

ФАУСТ:
Теперь узнал твой долг почетный!
Нет сил бить по большому счету!
Ты начал с малого крушить.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
И впрямь, тут много с тем не сотворить.
Что супротив стоит Ничто,
То Нечто – этот мир простой,
И сколько б я тут не старался,
Я так с ним и не разобрался,
Иль бурей, тряской ли, огнем –
Земля и море остаются в нем!
А тот проклятый из зверей, людей покров,
Его же истребить нет силы!
Уж сколько я извёл, сгубил их!
Но циркулирует все нова, свежа кровь.
И так идет вперед, свихнуться можно!
Из вод, земли, из всех возможных
Восходят тысячи семян,
В сухом, в сыром, в тепле ль, во хладе!
Каб не был бы с огнем еще я в ладе,
Так что б осталось для меня?

ФАУСТ:
Здоровой силе созиданья
Той мощи, что во всем живом,
В победы тщетном ожиданье
Грозишь ты черта кулаком,
Ищи начать уже другое,
Сын хаоса, пустой мираж!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Обдумать надо нам обоим
Вопрос сей сложный в другой раз!
Могу ль теперь я удалиться?

ФАУСТ:
Не понял я, в чем тут вопрос.
Тебя во всех узнал я лицах,
Суй, как захочешь, ко мне нос.
Здесь вот окно и тут же двери,
И уж знаком тебе камин.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Признаюсь лишь, что выйти без потери,
Мешает мне там только знак один,
Печать Сол'мона на пороге –

ФАУСТ:
Тебе та пентаграмма боль?
Ой, мне скажи ж, сын Ада строгий,
Как ты вошел, боишься знака коль?
Как был тут дух такой обманут?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Взгляни точней! Он плохо здесь протянут:
Тот уголок, наружу что торчит,
Как видишь, здесь открыт немножко.

ФАУСТ:
Вот так подставил случай ножку!
Тебя в мой плен он заточил?
Неплохо очень трюк удался!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
То пудель не узрел, когда сюда забрался,
Теперь же в свете все другом.
Не может черт покинуть дом.

ФАУСТ:
Почему бы не через окна?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Закон чертей и привидений здесь нам:
Где мы сюда вошли, туда назад идем.
Мы при втором рабы, а вход нам без препоны.

ФАУСТ:
У Ада даже есть законы?
Отлично! Тут возможно договор
Надежный заключить мне с господами?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Получишь то, обещано что нами,
У нас никто при том не вор.
Но обсудить тут надо много,
Отложим это на потом.
Сейчас же бью вновь челом,
Открой сей раз назад дорогу.

ФАУСТ:
Останься все ж еще со мной чуток,
Чтоб байки говорить подобны.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Пусти меня сейчас! Вернусь я в срок.
Тогда расспрашивай подробно.

ФАУСТ:
Ловушек я не расставлял,
Тут в западню ты сам попался.
Держи же черта, коль поймал!
Повторно никому тот лов не удавался.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Коль хочешь ты того, то я готов
Тебе компанию составить.
С условием, тоску часов
Моим искусством праведным разбавить.

ФАУСТ:
Охотно, делай что ты хошь,
Но будь в искусстве все ж хорош!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Найдешь, мой друг, ты своим чувствам
За этот час в моих искусствах
Аж больше, в год чем проживешь.
Тебе те духов нежных песни,
Картины, образы чудесны –
Не только просто волшебство.
Для обонянья наслажденье,
Потом для вкуса упоенье,
Рад будет чувств весь спектор твой.
Нам подготовка нипочем,
Мы все уж вместе, так начнем!

ДУХИ:
Темные своды (дактиль)
Сверху растайте!
Чудные духи,
Дружно влетайте
С нами сюда!
Черные тучи
Улетят летом!
Звезды могучи,
Мягко нам светят,
Светят всегда
Неба как дети.
В вечном полете,
Дух преломленья
Ходит тут мимо.
Грусти волненье
Следом за ними.
И одеяний
В лентах сиянье,
Кроют все страны,
Скрыли жилище,
Где на их жизнь всю
С глубокой мыслью
Пары сольются.
Келья к жилищу!
Винные лозы!
Гроздья набухши
Падают в лоно
Прессов давящих,
Рек настоящих
Вина игристы
Льются сквозь чисты,
Камни сочащи,
Через все горы,
Сзади лежаши,
Разлились в море
Вкруг оплетеных
Холмов зеленых.
Птицы блаженны,
Испейте счастье,
Прочь от ненастья,
К солнцу летите
Прямо навстречу,
Остров узрите,
В волнах под вечер.
Где слышно хоры
Пляшущих споро
По всей долине,
В радости ныне
Там, на свободе
В полном разброде.
Кто-то восходит
На гор вершины,
Кто-то уходит
В море обширно,
В воздух другие.
В жизни благие,
Все улетали
В звездные дали
Все во благу.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Он спит! Кончайте, юноши воздушны!
Упели вы его радушно!
У вас за сей концерт теперь в долгу.
Еще не тот ты, мог бы с чертом кто справляться!
Виденьями он должен заниматься,
Его безумием во сне.
Но чтоб с порога знаком разобраться,
Зуб крысы тотчас нужен мне.
Не долго должен заклинать я,
Уже спешит одна, чтоб мне повиноваться.

Я, крыс, мышей всех повелитель,
Лягушек, вшей, мух предводитель,
Велю тебе вперед податься
И с тем порогом разобраться
Его как в масло помакал,
Что ты так быстро подскакал!
За дело! Угол, что меня пугает,
Он впереди здесь пролегает.
Еще укус и путь готов. –
Что ж, Фауст, сны смотри, пока приду я вновь.

ФАУСТ, просыпаясь:
Неуж обманут был я снова?
Проходит так духовная мечта,
В которой сном о черте был я скован,
В котором пудель чертом стал?

Учебная комната

Фауст, Мефистофель


ФАУСТ:
Стучат? Входи! Меня кто хочет мучить?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Эт’ я.

ФАУСТ: Входи!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Скажи три раза лучше.

ФАУСТ:
Входи ж!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Мне по душе ты есть.
Терпеть друг друга станем точно.
Хандру твою прогнать чтоб срочно,
Как дворянин теперь я здесь,
В плаще златом, сидящем ловко,
С накидкой из крутого шелка,
Хвост петуха на шляпе вдет,
И с очень длинной, острой шпагой,
Мой добрый и тебе совет,
Возьми такую же для блага.
Узнал чтоб ты, ища себя,
Что жизнь была бы для тебя.

ФАУСТ:
В любом смогу я платье только боль
Познать земной сей жизни горькой.
Я слишком стар, играть чтоб только,
И юн, чтоб не желать мне столь.
Могу ль я в милость мира верить?
Умерен должен быть! Умерен!
Ведь это вечный здесь завет,
Что каждому в ушах звенит,
Что, жизнь всю до скончанья лет,
Нам хрипло каждый час зудит.
Ужасно утром просыпанье мне,
Я горькими слезами плачу,
О безнадежном для желаний дне,
Что я без исполненья их вновь страчу,
Желаний что любой намек
С придиркой мелкою враз убавит,
Души созданью поперек
Гримас он жизни сотни ставит.
А также, если наступает ночь,
Боюсь я в ложе спать ложиться.
И там мне отдохнуть невмочь,
Где в диких снах я буду виться.
Тот бог, что мне в душе горит,
Родить кто может в ней волненье,
Кто над моими силами царит,
Не возбудит извне движенья.
Существованье мне тяжелый груз,
Желанна смерть мне, враг я жизни уз.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Но смерть ведь нам тож гость не так желанный уж.

ФАУСТ:
Благословен, кому в победном блеске
Она главы вкруг лавр кровавый свила.
Кого она, в любовном всплеске,
В объятьях девицы скосила!
С какой охотой я, коль то мой рок,
Туда бы мертвый погрузился!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Но кто-то в ночь ту все-таки ж не смог
Сок выпить, хоть он и грозился.

ФАУСТ:
Тебе шпионить, кажется, в плезир.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я не всезнайка, все ж открыл мне много мир.

ФАУСТ:
Когда из мрака с тайной силой
Знакомый тон меня тянул,
И детских чувств остаток милый
Времен тех зовом обманул,
То проклинаю все, что душу
Соблазнов сетью оплело,
И в эту грустную ловушку,
Слепя, лестя, заволокло!
Будь проклято то высше мненье,
Чем дух себя сам обложил!
Будь проклято то ослепленье,
Что чувства нам пленит во лжи!
Проклятье наших мечт обманам
О славе, вечности имен!
Тому, что радостно иметь нам,
Плуги, рабов, детей ли, жен!
Будь проклята та власть Маммона,
Что к преступленьям нас стремит
И вместо совести, закона
Подушечку нам подстелит!
Будь прокляты бальзамы винны,
Любви священной волшебство,
Надежда, вера и невинность,
Терпенье ж более всего!

ХОР ДУХОВ невидим:
Боль! Боль!
Разрушил ты дом,
Прекрасный мир,
Как кулаком мощным.
Твой рухнул кумир!
Полубог, его ты сносишь!
Мы носим
Руины в ничто напротив,
И плачем
О потерянной красе мы.
Ты, благой
Земли сын, семя,
Строй его
В блеске всем снова,
В душе восстань его ты из мглы!
Жизнь начать смоги
Ты лучше,
Со светлым чувством,
И песни новы
Поют хвалы!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мои то малы,
Да удалы,
Слышь, тебя к делам и счастью
Так просят властно!
В мир волшебный
Из отшельников,
Где чувства и соки стынут,
Ты где был поныне.
И перестань играть ты с грустью,
Что, как стервятник, жизнь твою грызет.
Плохое общество дает лишь чувство,
Что человек с людьми живет.
Не в том, однако, смысл же мой
Тебя чтоб ткнуть в эту клику.
Я хоть сам не из великих,
Но хочешь, вкупе со мной,
Путь начать новый в этой жизни,
Статус был бы мною признан,
Твой тут быть без предела.
Как подсобник в деле,
И, если ты рад,
То твой слуга я и твой раб!

ФАУСТ:
Чтож я тебе за то исполнить должен?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ах, то еще не скоро, не боись.

ФАУСТ:
Нет! Знаю я, что черт за эгоист
И ничего по воле божьей
Не даст, как дал бы альтруист.
Условье мне скажи ладом.
Такой слуга несет опасность в дом.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Хочу стоять к твоим услугам скромно,
На зов твой не лежать, не отдыхать.
А встретимся ж потусторонне,
Ты должен мне все то же дать.

ФАУСТ:
Та сторона мне не кручина.
Сей мир ты превратишь в руину,
Возникнет новый тут же вслед.
Из сей земли моя исходит радость,
Лечить страданья чтоб, мне солнце надо.
Утрачу я сии отрады,
Сойди, что хошь, на этот Свет.
Зачем мне знать про мир утерян,
Царит там ненависть, любовь,
Или в потусторонних сферах
Найдется верх иль низ мне вновь.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
В том смысле можешь попытаться.
Свяжись. В те дни, что будем мы скитаться
Мои искусства сможешь зреть.
Тебе дам, что никто не мог смотреть.

ФАУСТ:
Что дашь ты, черт, мне в утешенье?
Иль человека дух, в его больших стремленьях,
Поймет такой, как ты, хоть раз?
Еду ли дашь, что не насытит нас,
Иль злато, что изчезнет враз,
В руке, подобно ртути, прочь течет,
Игру, что проигрыш несет,
Иль девы ласковую лесть,
Кто глазками уж отдалась соседу,
Иль ту божественную честь,
Что исчезает, вдруг, без следа?
Тот фрукт мне дай, что, прежде сгнил, чем снят,
Древа, что дневно снова зеленеют!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Заказ твой мною перенят,
Все это дать тебе сумею.
Мой друг, придет все ж время наконец,
Где мы в покое сможем развратиться.

ФАУСТ:
Коль я смогу покойной ленью насладиться,
То будь мне тут же и конец!
Врать сможешь ли ты мне тут лестно,
Что нравится мне эта лень,
Лгать с удовольствием известным,
Что это мой последний день!
Поспорим!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
По рукам!

ФАУСТ: Спор подтвержден!
Скажу однажды я мгновенью:
«Побудь же! Ты прекрасно так!»
Тогда в твоем я заточенье,
Тогда, готов я сгинуть всяк!
Тогда свободен ты от службы,
Тогда бьет колокол по мне,
Конец и мне, и нашей дружбе,
Часы стоят и я извне!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мы не забудем то, подумай вольно.

ФАУСТ:
То право я и предлагал
Тебе. Я не наглею тут фривольно.
Настаиваю, я слуга,
Хоть твой, хоть или чей невольник.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Свой долг сегодня ж буду я справлять
На докторском твоем банкете,
Коль мог ты б, ради жизни или смерти,
Мне пару строчек подписать.

ФАУСТ:
Расписку хочешь от меня, педант?
Не знал ни одного, кто слову чести секундант?
Иль мало слова, что тебе дает
Тот, кто до смерти с ним живет без риска?
Когда в потоках мир летит вперед,
Меня удержит, вдруг, расписка?
Но в сердце нам заложен этот бред,
Кто ж хочет здесь освободиться?
Тот счастлив, верность кто в груди несет,
С любой он жертвой согласится!
Но лишь написанный с печатнью пергамент
Есть привиденье, каждый что боится.
В пере уже погибло слово,
Печать и воск владеют снова.
Что хочешь, дух злой, в сей момент?
Бумагу, мрамор, пергамент?
Зубилом иль пером писать мне можно?
Свободный выбор дам вполне.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
В своей ты любишь болтовне
Переборщать так невозможно?
Любой листок мне приготовь,
Коль в подписи применишь собственную кровь.

ФАУСТ:
Коль то пойдет, согласен вновь,
Гротески коль тебе пригожи.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ну кровь совсем особый сок.

ФАУСТ:
Не бойся же, что я союз нарушу!
Усилий всех моих исток,
Сдержать, за что я продал душу.
Я высоко себя раздул,
С твоим лишь рангом наравне.
А Дух большой меня надул,
Закрылась вновь природа мне.
И прервалась уж нить мышленья,
Мне тошны знаний уж всех скопленья.
Давай мы утолим в чувственном
Палящие нашей страсти зовы!
В непроницаемых покровах
Пусть чудеса готовы нам!
В бурный потокмы нырнем временной,
В событий гущу занырнем!
Там наслажденье и боль,
Досада и любовь
Чередуются, как шум и тишь.
Мужчина жив беспокойством лишь.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Цель или мера не стоит.
Везде всем можешь насладиться,
И в лёт схватить, что приглядится,
Будь впрок все то, что насладит.
Не будь дурак, хватай что надо!

ФАУСТ:
Ты ж слышал, что мне радость не награда.
Я толчее и наслажденью отдаюсь,
Любви и раздраженья не боюсь.
Моя душа, отвергши знаний жажду,
Любой готова боли открываться,
И тем, чем люди и людское страждет,
Хочу внутри себя я наслаждаться,
Умом и в высь, и в низость погрузиться,
Добру и боли чтоб в душе копиться,
И собственным моим чтоб Я к их Я добраться,
И, как они, в конце все ж не удаться.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Поверь мне, тыщи лет уже кто жалко
Твердь этой пищи здесь жует,
От люльки что до катафалка
Закваска стара людям впрок нейдет!
Поверь, что все в таком бурлеске
Для Бога создано лишь так!
Он пребывает в вечном своем блеске,
Тогда как в мрак поверг с порога нас,
А день и ночь лишь толк для вас.


ФАУСТ:
Но я хочу!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Вполне возможно!
Страшит меня тут лишь одно:
Искусству время не дано.
Скажу тебе все ж, что не сложно.
Себя попробуй представить поэтом,
Дай его воспариться мыслям
И свойства благородны Света,
Сбери в одно в твоем лишь смысле,
Отвагу львов,
Оленя быстроту,
От итальянца жарку кровь,
В арийце стойкость ту.
Найти ему дай то лекарство,
Душевность свяжет что с коварством,
Тебе же с юношеским пылом
Влюбиться чтоб, как в плане было.
Где такой живет, был бы вопрос мой,
Назвал его б я Микрокосмос.

ФАУСТ:
А что я есть, коль нереальна спесь
До кроны мне людской добраться,
К ней чувства все мои стремятся?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ты есть в конце тот, кто ты есть.
Напяль парик себе кудрявый хоть, простой ли,
Надень каблук хоть в локоть высотою,
Ты остаешься, кто ты есть.

ФАУСТ:
Я чувствую, напрасно что богатства
Людского духа в жизни накопил,
И коль в конце я сяду в безотрадстве,
То не найду внутри уж новых сил,
Ни выше я не стал, ни ниже
И бесконечности ни ближе.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мой добрый друг, ты видишь вещи
Так, вещи каждый как и зрит.
Должны мы это делать хлеще,
Пока нам радость жизнь дарит.
Ну что за чушь! Ведь руки, ноги,
И голова, и зад – твое.
Что ж все, чем наслаждаюсь в неге,
Тогда есть меньше мое?
Коль у меня шесть жеребцов,
Иль не мои тогда их силы?
Скача, я буду первым молодцом,
Как ног бы дюжны две носили.
Ну так! Раздумия оставь,
И прямо в мир безумный правь!
Я так скажу: кто спекулирует,
Как зверь на пустыре блуждает,
Злой дух кого по кругу маневрирует,
Тогда как луг зеленый окружает.

ФАУСТ:
Ну как же мы начнём?

МЕФИСТОФЕЛЬ: В том, что пойдем вперед.
Ведь это место просто вред?
Зовется так жить жизнь стремленье,
Где всем одно лишь заточенье?
Все толстяку соседу брось!
Зачем зря молотить солому все же?
Ведь что ты знаешь, на авось
Сказать юнцам того не можешь.
Один уж, слышу, в коридоре!

ФАУСТ:
Я не смогу его принять.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Бедняга ждет тебя уж вскоре,
Его нельзя так отпускать.
Ну ладно, дай мне робу, шмутки.
Должна мне маска быть подстать .

Он переодевается

Представь сие моей ты шутке!
Мне надо-то пятнадцать лишь минут
Меж тем сбирайся ты со мной в прекрасный путь!

Фауст уходит

МКФИСТОФЕЛЬ в длинных одеждах Фауста:
Лишь разум и науки все презри,
В чем человек всю силу зрит,
Иллюзией лишь чар всесильных
Дай духу лжи тебя усилить,
Тогда ты мой, сомнений нет –
Судьба в него вдохнула дух мышленья,
Что рвется необузданно вперед,
Его усердное стремленье
Земную радость предает.
Ему дам жизни наслажденье,
Узнает он ничтожество,
Дрожать и млеть он должен в вожделенье,
Чтоб в ненасытность гнать его,
Еде с питьем витать пред ртом виденьем.
Зря будет он об отдыхе молить,
Ведь даже если бы не с чёртом единенье,
Он смог бы сам себя сгубить!

Входит ученик

УЧЕНИК:
Я здесь сейчас лишь в первый раз
И с преклоненьем прошу Вас,
Мне дозволить с тем лишь заседанье,
О ком все молвят с почитаньем.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Вежливость так радует твоя!
Он, как все такой же, – это я.
А в прочем как тут все тебе?

УЧЕНИК:
Прошу, принять меня к себе!
Пришел я к Вам с мужеством со всем,
Деньги есть, молодой совсем.
Мать меня никак прочь не отпускала.
Я о праве здесь слыхал не мало.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Здесь могут правильно помочь.

УЧЕНИК:
Честно, хотел я б уж снова прочь:
В стенах сиих и в этих залахМне нравится все очень мало.
Все в этом тесно так дворе,Нигде ни зелени, ни древ,
А в залах тех, на лавках сидя,
Прочь дар мне думать, слышать, видеть.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Все это лишь привычки суть.
Дитя вначале тож берет
Не сразу материнску грудь,
Но вскоре жадно он сосет.
Сосешь грудь мудрости чем дольше,
Тебе то нравится все больше.

УЧЕНИК:
Я был бы рад ее в объятья стиснуть,
Скажите лишь, как мне на ней повиснуть?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Спрошу, чтоб дать тебе ответ,
Что выбрал ты все ж за факультет?

УЧЕНИК:
Я б быть хотел ученым права,
Те силы, что Землею правят
И Небом, изучил бы все я,
Науки и природы суть.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Здесь правильный ты выбрал путь.
Но ты себя тут не дай рассеять.

УЧЕНИК:
При том я телом и душой.
Но для меня все ж было б лучше
Иметь досуг хотя б небольшой
В дни лета, чтоб себя не мучить.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Используй время, быстро что изрядно,
Сберечь его дает порядок.
Совет даю ученику:
Начни с «Collegium Logicum».
Твой дух он укрепить бы мог,
Сковав в испанский его сапог,
Чтоб так обдуманней он вперед
Мыслей прокладывал полет,
А не вдоль, поперек всегда,
Метался бы туда-сюда.
Познаешь там же ты затем
То, просто что тебе совсем,
Как еда для тебя с питьем важны,
Раз! Два! Три! К тому же нужны.
Ведь с мыслей фабрикой изначал,
Как с искусством мастера-ткача,
Где всего он одним толчком
До тысячи челноков двигать может,
Невидимые нити тоже,
И тыщи их скрепит, как крючком.
Философ, не скрывая прыть,
Вам докажет, так должно быть:
Будь перво так, второе так,
То третье и четверто так.
Прочь перво и второ, тогда
Не быть другим двум никогда.
Ученики то учить устали,
Ткачами ж все еще и не стали.
Кто ж хочет в знаниях до живого допрыгнуть,
Тот должен дух наружу выгнать,
Тогда все части в руке у него,
Но жаль! Духовного ничего.
«Encheiresin naturae» зовет ее,
Кто, без знаний, учит лишь свое.

УЧЕНИК:
Я Вас понять могу не очень.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Скоро все поймешь между прочим,
Научишься коль упрощенью
При классификаций ученье.

УЧЕНИК:
Понять все это не могу,
Как бы вертит жернов в моем мозгу.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Затем ты, прежде дел всех прочих,
Займешься метафизикой сверхсрочно!
С глубокомыслием чтоб смог
Понять там, что не лезет в мозг,
Туда что лезет, а что нет,
Тому есть доблестный ответ.
Всего же прежде в этот год
Возьми порядок в обиход.
В день пять часов тебе. Смотри
Будь со звонком уже внутри!
Пред тем все добро повтори,
Параграфы все зазубри,
Чтоб видеть, что он говорит,
Лишь то, что в книге у тебя стоит.
Пиши всегда конспект себе,
Каб Святой Дух читал тебе!

УЧЕНИК:
Мне говорить не надо дважды!
Могу представить пользу в том.
Ведь что написано пером,
Домой нести то может каждый.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Все ж выбери мне факультет!

УЧЕНИК:
Юриспруденцию я не воспринимаю.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Упрека нет, тебя я понимаю,
Знаком мне этого ученья гнет.
Закон и право по наследству
Передаются, как болезнь,
От рода к роду с вечным непосредством,
От места к месту - так всю жизнь.
Там разум бред, добро как мука.
Увы, там речи вовсе нет
О праве, с коим мы приходим в Свет,
Тебе же горе лишь как внуку!

УЧЕНИК:
Теперь мне право – ничего.
Тот счастлив, учите кого!
Я к богословью чувствую стремленье.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я не хочу вводить в заблужденье
Касательно науки сей.
Там трудно слишком избежать путь ложный,
Уж слишком много скрыто яда в ней,
Его же от лекарства отличать так сложно.
И здесь Вам лучше слышать только Одного
И верить лишь словам его.
А в целом – лишь держись за слово!
Надежней нет пути иного
Ко храму знания основ.

УЧЕНИК:
Должно же быть значение у слов.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ну пусть! К чему нам боязливые мученья.
Как раз же если нет значенья,
Со словом каждый вставиться готов.
Слова дают нам силу в споре,
Систему ль приготовить споро,
Словам же верить так охота,
У слова же нельзя отнять ни йоты.

УЧЕНИК:
Пардон, я задаю вопросов много
И все ж забыл спросить до счас
Еще о медицине Вас.
Могли б о ней сказать немного?
Три года ведь короткий срок,
Предмет же – Боже! – так широк.
Ведь, если лишь указатель дать,
То ощутить все дальше можно.

МЕФИСТОФЕЛЬ про себя:
Уж скучно сухо мне болтать,
Играть я чёрта снова должен.
Вслух.
Дух медицины так легко представить.
Ты учишь мир большой и малый в срок,
Чтобы потом его оставить,
Как хочет Бог.
С наукой вашей зря вы носитесь вокруг,
Всяк учит лишь, подходит что ему.
Все ж тот, кто миг ухватит, вдруг,
Есть настоящий муж.
Бог крепко тело дал тебе,
И смелости вполне хватает,
Коль доверяешь сам себе,
Тебе другие доверяют.
Учись особо вести женщин,
Их вечные то ох, то ах
Так в тысячах
Из пункта одного уменьшить.
Коль сможешь здесь иметь успех,
То их иметь ты будешь всех.
Твой титул должен ей внушить доверье,
Что дар твой превышает дар других.
Желан тогда найти манатки ты за дверью,
Где кто другой годами ищет их.
Умей тогда ей пульс потрогать
И с жарким взором бедра тоже,
Чтоб знать, там туго или нет
Затянут у нее корсет.

УЧЕНИК:
Уж лучше смотрится! Тут видно, как и где.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Сера, мой друг, теория везде,
А древо жизни зелено.

УЧЕНИК:
Я как во сне, клянусь я Вам одно.
Позволите ль Вы мне, в другой раз лучше
Основы Вашей мудрости послушать?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Чем я владею помогу.

УЧЕНИК:
Уйти так просто не могу.
Я должен Вам дневник мой дать на подпись,
Угодно ль здесь оставить роспись!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Охотно.

Он пишет и отдает.

УЧЕНИК читает:
Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum.
Почтительно закрывает и откланивается.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Лишь следуй поговорке и змее, моей тетке,
Тебе еще бояться за подобье Богу, детка!

Входит Фауст.

ФАУСТ:
Куда теперь?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Туда, где не был до поры.
Увидим малый и большой миры.
С великой радостью и пользой
Ты для себя сей курс используй!

ФАУСТ:
Уж из-за длинной бороды
Мне трудно жизнь взять под узды.
Попытка эта не удастся.
Я никогда не мог в тот мир податься.
Я пред другими слишком мал,
Всегда стесняться я устал.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мой добрый друг, ты скоро все получишь,
Поверишь коль в себя и жизнь познаешь лучше.

ФАУСТ:
Но как из дома выйдем мы?
Где кони, где карета, кучер?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Расправим плащ мой в лоно тьмы,
Он понесет нас через тучи.
Но как бы не был смел шаг сей,
Ты не бери больших вещей.
Немного пламени вмиг нас наверх подъемлет,
Позволив нам покинуть землю.
Коль мы легки, пойдем мы на подъем.
Я поздравляю с новым жизненным путем!

Подвал Ауэрбаха в Лейпциге

Пирушка веселых забулдыг


ФРОШ:
Никто не хочет пить? Смеяться?
Я научу вас лицом кривляться!
Как мокрая солома вы,
Горим обычно ж ярко мы.

БРАНДЕР:
Твоя вина, ты нас не веселишь,
Ни глупости, ни свинства – пьянка лишь.

ФРОШ льет ему на голову вино:
Вот оба здесь!

БРАНДЕР: Двойной свинья!

ФРОШ:
Что вы хотели сделал я!

ЗИБЕЛЬ:
За двери вон, он отделен!
Круг наш поет, орет как упоен!
Пьем! Холла! Хо!

АЛЬТМАЙЕР:
Заткните пасть же хлопцу!
Иль дайте ваты, перепонки ж лопнут.

ЗИБЕЛЬ:
От сводов эхо, хошь не хошь,
Дает нам слышать полну баса мощь.

ФРОШ:
Воистину! Кто здесь чего-то против, вон!
А! Тра-ля-тра-ля-ля!

АЛЬТМАЙЕР:А! Тра-ля-тра-ля-ля!

ФРОШ: Настроен глотки тон.
Поет.
Святой любимый Римский Рейх,
Как ты не развалился?

БРАНДЕР:
Противна, политична песня! Тьфу!
Жалка! И Богу слава каждо утро,
Забот что нет у вас за императра!
Я рад, по крайней мере, оченно тому,
Ни кайзер что, ни канцлер в том дому.
Но главари и нам не должны выбыть.
Так что хотим мы Папу выбрать.
Известно, что за качество
Должно быть у Высочества.

ФРОШ поет:
Вверх взлети, мой соловей,
Привет стократный любочке моей.

ЗИБЕЛЬ:
Приветов ей не шли! Знать не хочу об этом!

ФРОШ:
Ты мне не запретишь! Ей поцелуй с приветом!
Поет.
Прочь запор! В ночи уж ждут.
Прочь запор! Любимый тут.
Вновь запор! Утра заря
.

ЗИБЕЛЬ:
Пой, пой, хвали и прославляй ее лишь зря!
Я посмеюсь к своему часу.
Меня уж провела, тебе нет тоже счастья.
Любовник ей пусть будет домовой!
Чтоб флиртовал, идя страстной путь, с нею.
Коль с Блокберга козел придет домой,
В галоп ей может доброй ночи блеять!
Кровь с молоком мужчина был бы здесь,
Гулящей сей большая честь.
Приветов не хочу ей слышать,
Я ей бы окна лучше вышиб!

БРАНДЕР, ударяя по столу:
Вниманье! Слушайте сюда!
Согласны вы, что жизнь я знаю.
Здесь есть влюбленная среда,
Влюбленным этим я тогда,
К хорошей ночи что-то предлагаю.
Вниманье песенке одной!
И пойте вы припев со мной!
Он поет.
В доме крыса раз была-жила,
Жир и масло ела люто,
Брюшко так она тут нажрала
,
Ну прям как доктор Лютер.
Кухарка ей поклала яд.
Ей тесно стало, говорят,
Ну как от любови в брюхе.

РЕФРЕН ликующе:
Ну как от любови в брюхе.

БРАНДЕР:
Бежит она, бежит кругом
И пьет из каждой лужи.
Изгрызла весь почти их дом,
Толку нет и ей все хуже.
Скакая вдоль и поперек,
Устал совсем бедный наш зверек,
Как от любови в брюхе.

РЕФРЕН:
Как от любови в брюхе.

БРАНДЕР:
Она со страха белым днем
На кухню забежала,
Упала у печи с огнем
И лапки вверх задрала.
Кухарка же смеется вослух:
Ха! Задрала ты лапки, вдругг,
Ну как от любови в брюхе.

РЕФРЕН:
Ну как от любови в брюхе.

ЗИБЕЛЬ:
Ах, как легко тупиц веселье!
Искуством не назвал бы я,
Беднягам крысам яд рассеять!

БРАНДЕР:
В почете крысы у тебя?

АЛЬТМАЙЕР:
Толстяк пузатый, череп лысый!
Несчастьем крысы удручен
И видит в жирной, дохлой крысе
Свое лишь отраженье он.

Входят Фауст и Мефистофель.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Тебя я должен первым делом
В сей дружный круг веселья спелый,
Чтоб увидал, легка как жизни сень.
Народу здесь ведь праздник каждый день.
Без шуток, но с большим весельем
Вращается кругами в танце всяк,
Котята за хвостами как.
Коль не болит башка с похмелья,
Пока кабатчик поит в долг,
Идет им беззаботность втолк.

БРАНДЕР:
Пришли, похоже, те со странствий,
Коль посмотреть на вид их странный.
И часу нет как они здесь.

ФРОШ:
Так точно, прав ты! Лейпциг я хвалю мой весь!
Париж он малый есть и учит своих граждан.

ЗИБЕЛЬ:
Ты держишь за кого чужих?

ФРОШ:
Пусти меня! При полном я стакане,
Как детский зуб, изъям из них
Всю правду с легкостью и без обмана.
Кажись, из благородной те среды,
Уж очень недовольны и горды.

БРАНДЕР:
То зазывалы, я поспорю!

АЛЬТМАЙЕР:
Быть может.

ФРОШ: Я буравлю их!
МЕФИСТОФЕЛЬ к Фаусту:
И черт народцу тут не лих,
Хоть он держал его б за ворот.

ФАУСТ:
Привет вам, господа!

ЗИБЕЛЬ: Спасиб’, привет назад.
Тихо, украдкой разглядывая Мефистофеля со стороны.
Чего хромает этот брат?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Позволено ли нам присойдениться?
Заместо доброго питья, что не дано,
Мы сможем вами насладиться.

АЛЬТМАЙЕР:
Ты баловень, похож, давно.

ФРОШ:
Из Риппаха вы, видно, поздно вышли?
К вечере с Гансом поздно не едали ль вы?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Сегодня нет, но вы правы!
С ним в прошлый раз я говорил час с лишним.
Он на кузенов много пролил света,
Просил нас каждому здесь передать приветы.
Он кланяется Фрошу.

АЛЬТМАЙЕР тихо:
Что съел? Он понимает толк!

ЗИБЕЛЬ: Хитер патрон!

ФРОШ:
Погодь, я дам ему резон!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мы слышали, коль слух не врет,
Искуснных голосов здесь пенье?
Наверняка, кто здесь орет,
От сводов слышит отраженье!

ФРОШ:
Ты может даже виртуоз?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
О нет! Желанья много, силы же до слез.

АЛЬТМАЙЕР:
Ну спой нам песню!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Коль угодно, кучу.

ЗИБЕЛЬ:
Я новой песне был бы рад!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мы только что с Испании назад,
Страны вина и голосов певучих.
Поет.
Жил-был король однажды
Он имел блоху большу

ФРОШ:
Блоха! Такое слышать вам пришлось?
По мне, блоха так лучший гость.

МЕФИСТОФЕЛЬ поет:
Жил-был король однажды
Он имел блоху большу.
Любил ее он жадно,
Ну как дочку старый шут.
Позвал он раз портного,
Портной к нему стремит:
«Размер костюма нова
Для юнкерши сними!»

БРАНДЕР:
Но не забудь вдолбить портному только,
Размер что точный должен быть,
И, хочет коль башку носить,
Не должно складок быть нисколько!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Она теперь вся в бархат
Одета и в шелка,
В ленточках она епарха
И в орденах слегка.
Тут стала враз министром
Со звездой большой в дыре.
Ее все братья и сестры
В почете при дворе.
Все дамы, кавалеры
От них в большой беде,
Служанки и королева
Покусаны везде.
Не могут уклоняться,
Чесанием изгнать.
Все ж будет кто кусаться,
Придушим, так и знай.

РЕФРЕН ликующе:
Все ж будет кто кусаться,
Придушим, так и знай.

ФРОШ:
Браво! Браво! Весело!

ЗИБЕЛЬ:
Блохе одетой поделом!

БРАНДЕР:
Хвать ее и вон за окно!

АЛЬТМАЙЕР:
Так здравствуй свобода! Так здравствуй вино!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я выпил бы стаканчик за свободу, право,
Коль вина ваши были б лучше, чем отрава.

ЗИБЕЛЬ:
Не осуждай тут не по праву!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Боюсь я лишь, кабатчик обвинит.
А то б гостям почетным дал я
Вино из нашего подвала.

ЗИБЕЛЬ:
Давай сюды! Пусть мне влетит.

ФРОШ:
За доброе вино вы похвалы достойны.
Лишь пробы будут пусть пристойны.
Коль я уж должен оценить,
То глотку полну должен лить.

АЛЬТМАЙЕР тихо:
Я чувствую, они что с Рейна.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Бурав мне дайте!

БРАНДЕР: Это что за аргумент?
Стоят под дверью бочки там с портвейном?

АЛЬТМАЙЕР:
Хозяин сзади там свой держит инструмент.

МЕФИСТОФЕЛЬ берет боров. К Фрошу:
Скажи ж, угодно что тебе откушать?

ФРОШ:
Чего? Что всякое в запасе есть?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Свое б мог каждый предпочесть.

АЛЬТМАЙЕРк Фрошу:
Ага! Тебе уже от жажды губы сушит.

ФРОШ:
Так! Выбирать коль я могу, так дай мне рейнско.
Коль уж отечество дает нам дар свой райский.

МЕФИСТОФЕЛЬ в то время, как он буравит край стола на месте, где сидит Фрош:
Достаньте воску малость, чтобы делать пробки!

АЛЬТМАЙЕР:
Ах! Такова игра в коробке.

МЕФИСТОФЕЛЬ к Брандеру:
А ты?

БРАНДЕР: А мне шампанского,
Игристоым я люблю его!

МЕФИСТОФЕЛЬ буравит. Один тем временем сделал восковые пробки и затыкает:
Чужое трудно все ж отложить,
Коль доброе лежит вдали.
Германец истый Францев ведь терпеть не может,
Но пьет охотно вина их.

ЗИБЕЛЬ в то время, как Мефистофель приближается к его месту:
Признаюсь, кислое я не люблю,
Так дай мне сладкого уж лучше!

МЕФИСТОФЕЛЬ буравит:
Токайское сей час получишь.

АЛЬТМАЙЕР:
Нет, господа, его словлю!
Смотри, он издевается над нами.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ай! Над такими господами
Опасно было б так шутить.
Быстрей! Не надо воду лить!
Скажи, что за вино вам надо?

АЛЬТМАЙЕР:
Дурной вопрос, мне б только пить.

После того, как все дырки пробуравлены и заткнуты.

МЕФИСТОФЕЛЬ со странными жестами:
Виноград даст лоза!
Носит рога коза.
Лоза есть древо, так что сможет
Стол деревянный вино дать тоже.
В природу лишь глубокий взгляд!
Лишь верить, чудеса царят!
Тяните пробки и вперед!

ВСЕ вытаскивают при этом пробки и каждому течет в бокал заказанное вино:
Родник чудесен, что нам бьет!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Лишь берегитесь, коли кто прольет!

Они пьют повторно.

ВСЕ поют:
Нам каннибально хорошо,
Как свиньям пятистам всем!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Народ свободен, что за радость им!

ФАУСТ:
Пойдем, достаточно куража.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Вниманье только, бестий свойство их
Себя во всей красе покажет.

ЗИБЕЛЬ пьет неосторожно, вино течет на землю и превращается в пламя:
На помощь! Ад жжет мочи нет!

МЕФИСТОФЕЛЬ, заговаривая пламя:
Спокойно, дружный элемент!
К гулякам.
На сей раз часть была чистилища одна вам.

ЗИБЕЛЬ:
Что за дела? Заплатишь ты сполна нам!
Узнаешь нас же сей момент.

ФРОШ:
Он нас уже второй раз облапошил!

АЛЬТМАЙЕР:
Я б думал, дать ему тихонечко удрать.

ЗИБЕЛЬ:
Что? Вновь ему возможность дать,
Свой фокус-покус здесь ерошить?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Цыц, винна бочка!

ЗИБЕЛЬ: Черенок!
Еще и грубым будешь с нами?

БРАНДЕР:
Погодь, накажем кулаками!

АЛЬТМАЙЕР вытаскивает пробку из стола, оттуда ему навстречу бьет огонь:
Горю я! Горю я!

ЗИБЕЛЬ: Колдовство!
Коли! Зарежем мы его!

Они выхватывают ножи и бросаются на Мефистофеля.

МЕФИСТОФЕЛЬ с серьезными жестами:
Вид и слово – ложь
Смысл места сменит тож!
Где же ваш нож!

Они стоят удивленно и осматривают друг друга.

АЛЬТМАЙЕР:
О где я! Чудная страна!

ФРОШ:
Здесь виноградник!

ЗИБЕЛЬ: Виноград прям в руки нам!

БРАНДЕР:
Тут под зелеными листами,
Что за лоза растет местами!

Он хватает Зибеля за нос. Другие делают то же между собой и поднимают ножи.

МЕФИСТОФЕЛЬ как выше:
Обман, сними повязку с глаз!
Смотрите, черт над нами шутит.

Он исчезает с Фаустом, гуляки отпускают друг друга.

ЗИБЕЛЬ:
Что тут?

АЛЬТМАЙЕР: Кто, как?

ФРОШ: Кто нос мой крутит?

БРАНДЕР к Зибелю:
А мой в твоей руке как раз!

АЛЬТМАЙЕР:
То был удар, как будто бы я брежу!
Я падаю, я весь в огне же!

ФРОШ:
Скажите, что я пережил?

ЗИБЕЛЬ:
Где ж он? Коль я его поймаю,
Он больше не уйдет мне жив!

АЛЬТМАЙЕР:
Он путь наружу, как я вспоминаю,
Скача на бочке проложил
Готовы ноги подкоситься.
Поворачиваясь к столу.
Пора, быть может, похмелиться?

ЗИБЕЛЬ:
Он обманул нас все равно.

ФРОШ:
Мне все ж казалось, пью вино.

БРАНДЕР:
Что же то было с виноградом?

АЛЬТМАЙЕР:
Теперь скажи мне, нет что чуда рядом!



Кухня ведьмы.

На низкой печи стоит на огне котел. В пару, который подымается наверх, показываются разные образы. Макака сидит у котла, снимает пену и следит, чтобы варево не сбежало. Макак с детенышами сидит рядом и греется. Стены и потолок украшены самыми редкостными причиндалами ведьмы.

Фауст, Мефистофель.


ФАУСТ:
Мне это ваше колдовство противно!
Ты обещаешь мне наивно,
Леченье в месиве бурлящем?
Прошу совет я бабки престарелой?
Удастся дряни сей кипящей
Снять тридцать лет с моёго тела?
Ты лучшего не знаешь сам!
Надежды у меня потухли.
Какой-нибудь не сделали ль бальзам
Сама природа, благородный дух ли?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ты снова говоришь умно!
Омолодить тебя есть от природы средство.
Однако в книге то другой дано,
Но это для тебя лишь бред все.

ФАУСТ:
Я знать хочу.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Добро! Без денег средство то
Дает тебе враз излеченье:
Работа на поле простом,
Познай пахать, копать мученье,
Себя и ум свой ограничь
В одном наипростейшем круге,
Питайся скромно на досуге,
Живи, как скот, и не считай при том потерь,
Свою сам пашню удобряй к приплоду.
То стредство лучшее, поверь,
Омолодиться от природы!

ФАУСТ:
К такому не привык я, даже за ту плату
Я в руки не возьму лопату.
Простая жизнь мне вовсе не к лицу.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Тогда лишь ведьма молодцу.

ФАУСТ:
Зачем же к бабке-то ходить,
Сварить напиток сам не можешь?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мне то, как время лишь убить!
Меж тем мостов я б тыщу лучше сложил.
Искусство и наука здесь
Не все, терпенье делу честь.
Годами уж здесь тихий дух в движенье,
Лишь время сильным делает броженье.
Все что принадлежит в него,
То удивительные вещи!
Черт, впрямь, учитель есть сего,
Но к «делать сам» запрет есть вечный.
Узря зверей.
Смотри на нежных сих зверей!
Вон та служанка, вон лакей!
К зверям.
Видать все ж нету дома клуши?

ЗВЕРИ:
Покушав,
Она тут ж‘
В трубу и наруж‘!!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Как долги у нее полеты?

ЗВЕРИ:
Так долго, лапы пока согреты.

МЕФИСТОФЕЛЬ к Фаусту:
Ну как тебе тактичны звери?

ФАУСТ:
Абсурдны так, как редко я видал!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Нет, диспуту, что он задал,
Как раз я лучше,чем другому верю!
К зверям.
Скажити все ж, прокляты куклы!
Что варите за купорос,

ЗВЕРИ:
Для нищих варим этот суп мы.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Большой тут будет у вас спрос.

МАКАК подкрадывается и подлизывается к Мефистофелю:
О кости кинь счас,
Богат чтоб стал враз,
Дай выйграть мне чисто! (амфибрахий)
Каб деньги имел,
Мозг был бы мой спел,
И думал бы быстро.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Счастливым мог бы как себя представить
Макак, в лото коль мог бы ставить!

Во время этого молодые макаки играли с большим шаром и выкатили его наперед.

МАКАК:
Мир, как каприз,
То вверх, то вниз
Всегда катиться,
Звучит стеклом –
В нутре пустом,
Чтоб там разбиться!
Тут он блестит,
Кругом всем льстит.
«Я жив!» - хвалится.
Сын дорогой,
Будь же другой!
Смерть без толку!
Он с глины той,
Есть осколки.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Что сито то?

МАКАК снимает его вниз:
Был бы вор,
Тебя узнал я б скоро .
Он бежит к макаке и дает ей посмотреть через сито.
Зри в сито сквозь!
Ты видишь где вор,
Нельзя ль дать нам вора?

МЕФИСТОФЕЛЬ приближаясь к огню:
А тот горшок?

МАКАК И МАКАКА:
Дурной ты вершок!
Не знает горшок.
Котел неизвестен!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Нахальный ты зверь!

МАКАК:
Метлу ту теперь,
Возьми и сядь в кресло!
Он принуждает Мефистофеля сесть.

ФАУСТ, который все это время смотрел в зеркало то приближаясь к нему, то отдаляясь:
Что вижу я? Небесный вид
Пред мной в сем зеркале волшебном!
Любовь, твои мне быстрые крыла потребны,
Ее коснуться дай ланит!
Ах, коль я не стою на этом месте,
Чем ближе я пытаюсь к ней,
Её туман скрывает тем сильней! –
Прекрасный вид одной невесты!
Возможно ль так прекрасной быть?
Иль должен я в сем распростертом теле
Одно небес всех воплощенье зрить?
Бывает это на земле ли?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Конечно, если Бог так мучился шесть дней,
В конце ж сам восхитился ей,
То есть здесь путне в самом деле.
Сей раз ты вдоволь посмотри.
Любимую я б мог найти подобну.
Благословен, кому судьба дарит,
Ее назвать хозяйкой дома!
Фауст смотрит попрежнему в зеркало. Мефистофель, вытянувшись в кресле и играя помелом, продолжает говорить.
Сижу я здесь как сам король на троне,
Жезл даже есть и не хватает лишь короны.

ЗВЕРИ, которые до этого делали всевозможные чудные, беспорядочные движения, приносят Мефистофелю с дикими воплями корону:
Ну будь так хорош,
Пот, кровь, что ты хошь,
Корону склей снова!
Они неуклюже обходятся с короной и разбивают ее на две части, с которыми они прыгают кругом.
Хотел что, то есть!
Мы зрим, ведем речь,
Рифмуем пословно

ФАУСТ перед зеркалом:
О горе! Я схожу с ума.

МЕФИСТОФЕЛЬ указывая на зверей:
Эт’ все мне самому уж сносит крышу.

ЗВЕРИ:
И если обман
Развеет туман,
То мысли мы слышим!

ФАУСТ как вверху:
Моя душа почти пылает!
Пошли из кухни этой вон!

МЕФИСТОФЕЛЬ в позе, как выше:
Признать нам все же полагает,
У них есть быть поэтами резон.

Котел, который макака оставила перед тембез присмотра, начинает кипеть через край, возникает большое пламя, которое бьет в трубу. Ведьма с ужасными воплями влетает сквозь пламя вниз.

ВЕДЬМА:
Ой-ё-ёй-йа!
Проклятый зверь! Что за свинья!
Котел проспал и спалил меня!
Чертовский зверь!
Увидев Фауста и Мефистофеля.
Здесь что теперь?
Здесь кто теперь?
Что хочет кто?
Кто влез сюда?
Боль и беда
Вам навсегда!

Она лезет ложкой для снятия пены в котел и брызгает пламенем на Фауста, Мефистофеля и зверей. Звери визжат.

МЕФИСТОФЕЛЬ, который переворачивает помело, что у него в руке, и бьет им стаканы и горшки:
Бей, разбивай!
Всем каши дай!
Стекло вот тут!
Так шутки прут,
Старуха-плут,
К твоей же мелодай.
В то время, как ведьма полная ярости и ужаса отступает назад.
Скелет! Уже не знаешь, изверг, ты,
Кто господин тебе и мастер?
Меня узнаете, скоты,
Всех вас тут разнести в моей есть власти!
Плюешь уже на красный камзол?
Не узнаешь ты петушинных перьев?
Мой облик вам не очень зол?
Развеять должен я неверье?

ВЕДЬМА:
Прости мне грубый мой привет!
Но ведь копытьев тоже нет.
А где твои вороны обе?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
На этот раз сойдет тебе.
Давненько уж, признаюсь я себе,
Я не видал твою особу.
Культура, что весь белый лижет Свет,
Уже и чёрта достает.
Явленья северного больше не найдешь ты,
Где видишь ты рога, хвосты иль когти?
Мои копыта, что имею хошь не хошь,
Среди людей мне лишь помеха.
Так что я пользуюсь, как наша молодежь,
Иными икрами для смеха.

ВЕДЬМА, танцуя:
Событья, что с ума свихнут,
Я вижу Сатану со мной вновь тут!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я зол, коль так меня зовут!

ВЕДЬМА:
Чего ж? То имя плохо чем?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Оно давно все книги пропитало,
Лишь люди в них, чем он, не лучше все,
Изгнали Злого хоть, но злые все остались.
Зови меня Барон и все в порядке вновь.
Я кавалер при том не хуже, чем другие.
Сомнений нет, я – голубая кровь.
Глянь, здесь мой герб и символы благие!
Он делает похабный жест.

ВЕДЬМА смеется безмерно:
Ха! Ха! Все тот же старый пыл!
Все та же шельма, кем всегда ты был!

МЕФИСТОФЕЛЬ к Фаусту:
Мой друг, урок тебе есть в том,
Как обходиться с ведьмами потом!

ВЕДЬМА:
Скажите ж, что вас принесло.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Нам нужен твой давно известный сок!
Старейшего прошу однако.
Ему дает же силу срок.

ВЕДЬМА:
Охотно! Вот одна бутылка,
Из коей я сама пью пылко.
И не воняет уж нисколь,
Налить могу вам стопку счас я.
Тихо.
Но только, выпьет он не подготовлен коль,
Как ты сам знаешь, то не проживет и часу.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Он добрый друг, ему пойти должно то впрок.
Ему твои все лучшее созданья.
Черти свой круг, пой заклинанья,
Пришел для чаши полной срок!

Ведьма с редкостными жестами чертит круг и ставит в него удивительные предметы. В это время стаканы начинают звенеть, котел звучать, возникает музыка. Сначала она приносит большую книгу, ставит макак в круг, они должны служить ей пюпитром и держать факела. Она машет Фаусту, чтобы он подошел к ней.

ФАУСТ к Мефистофелю:
Скажи, к чему все это место?
Весь реквизит и сумасбродны жесты,
Обман пошлейший мне знаком
И ненавидим мной при том.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Проделки только! Все для смеха,
Не будь же с нею ты так строг!
Она как врач должна убрать помеху,
Чтоб мог ты с пользой полной выпить сок.

Он заставляет Фауста вступить в круг

ВЕДЬМА начинает с большим возбуждением декламировать из книги:
Один пойми!
Десять возьми,
А два сними,
Три уравнял,
Богатым стал.
Четыре прочь!
Из пяти шесть,
Так ведьме честь,
Взять восемь и семь,
Готов совсем:
И девять – раз,
И десять счас.
Единыждыедин для нас!

ФАУСТ:
Старуха бредит, мне сдается.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
К концу все вместе тут сведется,
Я знаю, так звучит что книга вся.
Потратил сам на то иных лет шумных,
Ведь чудо, без сомнения,
Таинственно как для дурных, так и для умных.
Искусство ново и старо.
Всегда так было и так будет,
Чрез триединость так остро
Ложь вместо правды словоблудить.
Болтать так легче и учить.
Кто ж хочет путаться с шутами?
Ведь верит всяк, как только слово зазвучит,
Хотя при этом думаться должно б местами.

ВЕДЬМА продолжает:
Мощь силы сей
Науки всей
Закрыта миру в целом!
Без мозга кто,
В дар получит то,
Чтоб без забот владел он.

ФАУСТ:
Что же за чушь она несет?
Уж голова опухнет скоро.
Как будто кто-то здесь поет
Шутов тыщеголосым хором.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Довольно уж, отменная Сибилла !
Сюда дай твой напиток сильный
Ну ж быстро лей, бокал чтоб полным стал,
Не в вред напиток другу, лишь в подмогу.
Кто степеней имеет много,
Частенько тот уже глотал.
Ведьма со многими церемониями наливает напиток в чашу, как только она подносит ее ко рту Фауста, возникает легкое пламя.
Ну ж опрокинь, пока свеж пей!
Ты сердце тотчас им согреешь.
Стань с чертом ты на ты скорей,
Зачем пред пламенем робеешь?
Ведьма стирает круг. Фауст выступает наружу.
Теперь в дорогу! Прочь покой.

ВЕДЬМА:
Глоток пусть даст вам много ражу!

МЕФИСТОФЕЛЬ к ведьме:
Услугой коль смогу помочь какой,
Так то ты в Вальпургийву ночь мне скажешь.

ВЕДЬМА:
Коль временами будете песнь петь,
Почуете особое влиянье.

МЕФИСТОФЕЛЬ Фаусту:
Пойдем скорее на свиданье.
Потеть ты должен в ожиданье,
Чтоб силой и внутри, и вне гореть.
Ценить благое будешь времяпровожденье,
Уж скоро сможешь ты с интимным наслажденье,
Восторг и возбужденье Купидона зреть.

ФАУСТ:
Дай в зеркало еще раз взгляд хоть бросить!
Лик лучше там мечты любой!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Нет! Девушек живых ты должен просто
Увидеть вскоре пред собой.
Тихо. Тебе с таким напитком в теле
Венерами все бабы в деле.



Улица

Фауст. Проходящая мимо Маргарета.


ФАУСТ:
Прекрасна дева, как виденье,
Руку дать Вам в сопровожденье?

МАРГАРИТА:
Нет ни прекрасных здесь, ни дев,
Одна домой хожу каждый день.
Она высвобождается и уходит.

ФАУСТ:
О Бог! Прекрасное дитя!
Такой еще не видел я.
Порядочна, прилична как,
И в то же время как дерзка.
Губ алость и румянец щек,
Я не забуду ее вовек!
А как потуплены глаза,
Ворвалась в сердце, как гроза.
Так лаконична и пряма ,
Ну просто благодать сама!

Появляется Мефистофель.

ФАУСТ:
Мне дать ты должен ту девицу!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Какую?

ФАУСТ: Мимо пропустил.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Вон та? Из церкви, как мне мнится,
Поп все грехи ей отпустил.
Как раз я мимо проходил,
Она невинна, как агнец,
Святой девы у нее венец,
У меня над нею власти нет!

ФАУСТ:
Ей больше ж, чем тринадцать лет.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ты ж баишь, как Фривольный Ганс,
Кто впадал от каждой в любовный транс,
Он мнит, то было бы не честь
Фрукт не сорвать и тут же съесть.
Но не всегда он рвет их сам.

ФАУСТ:
Мой господин Магистр Лобсам,
С правом Он оставь меня в покое!
Скажу Ему я ясно вновь:
Коль эта юнна, сладка кровь
В ночь эту мне не даст любовь,
То тут же наш договор расстроен.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Подумай, сколько тут чего!
Недели две надо ж для того,
Чтоб случаю дать лишь освещенье.

ФАУСТ:
Имел я б семь часов покой,
Зачем мне был бы черт такой
Для той девчонки совращенья.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ты говоришь уж, как француз.
Прошу, не дай себя расстроить.
Что толку сразу все освоить?
У радости не тот же вкус,
Как коль ты б окло да вокруг,
С порока средствами, мой друг,
Настроил ту куколку, приручил,
Урок как римский нас научил.

ФАУСТ:
Мой аппетит и так готов.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Скажу тебе без дураков:
С дитем, хоть даже и на спор,
Не можешь быть ты никогда скор.
Взять крепость в штурм здесь невозможно,
Тут к хитрости прибегнуть должно.

ФАУСТ:
Дай мне что-то от милой той!
Введи меня в ее покой!
Дай мне с груди у неё платок,
Подвязку хоть иль сам чулок!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Чтоб видел, что твоей боли я
Служить готов все более,
Не мига мы теперь терять не смеем,
Сведу сегодня ж тебя я с нею.

ФАУСТ:
Смогу ее я видеть?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Нет!
Она к соседке как раз пойдет.
Ты ж в это время тет-а-тет
С ее там духом и вещами
Упиться сможешь мечт страстями.

ФАУСТ:
Можем идти?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Да, но чуть позжей.

ФАУСТ:
Добудешь ты мне подарок ей!
Уходит.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Подарки враз? Исход победный обеспечен!
Я знаю чудный адресат,
Где был зарыт когда-то клад.
Проверю там еще до встречи.
Уходит.



Вечер.

Маленькая, чисто прибранная комната


МАРГАРИТА заплетающая и связывающая ее косы:
Все оттдала бы, чтобы знать,
Ктой-то хотел ко мне пристать!
Он смел и славной красоты,
К тому же, он не из простых.
То по лицу же видеть могла я
Иначе ж так со мной не наглел бы.
Уходит.

Мефистофель, Фауст.


МЕФИСТОФЕЛЬ:
Входи, но тихим быть изволь!

ФАУСТ после некоторого молчания:
Мне одному побыть позволь!

МЕФИСТОФЕЛЬ осматривающийся вокруг:
Не всяка аккуратна столь.
Уходит.

ФАУСТ, осматриваясь:
Вечерний сумрак этот что ль,
Здесь все так делает святым!
Сожми мне сердце ты, любови боль,
Чтоб грустной я надеждой был томим!
Как дышит все кругом покоем,
Порядком и довольством в тьме!
Здесь бедность дышит полнотою!
Блаженства сколько в девичьей тюрьме!
Он бросается в кожаное кресло у кровати.
Прими меня, как предков ты уже
В беде и в радости в себе объяло!
Как на тебе, отцовский трон блажен,
Резвились зачастую дети малы!
Как здесь, благодаря за Рождество,
Любимая вновь предка обнимаала,
Ему целуя руку за родство.
Я чую дух меня вкруг твой
Достатком и порядком веет,
Тебе что день за днем, как мать порой,
Велит: «Скатеркой чистою свой стол покрой»,,
К ногам твоим песок кружа, он млеет.
Богоподобная рука!
Ты в рай лачугу даже облекла.
А здесь!
Он подымает занавесь кровати.
Что за томленья чувство, вдруг!
Здесь коротал бы я мгновенья.
Природа, ангельское ты творенье
Здесь создала, любимый дух!
Дитя здесь был! Душою нежной
Ее наполнилась здесь грудь,
Здесь тканьем создана прилежным
Картины божьей чиста суть!
А ты? Что привело тебя?
Как тронут я в душе, любя!
Что хочешь здесь? Болит что сердце сильно так?
Убогий Фауст! Ты изменился как.
Окутан волшебством я здесь?
Мне хочется лишь наслаждаться,
В мечтах любовных диких растворяться!
Играет нами пагубная спесь?
А коль она вошла б сюда в сей миг,
Как каяться ты стал бы за фривольство!
Ах, Ганс большой, совсем бы сник!
Лег бы к ногам ее в довольстве.

МЕФИСТОФЕЛЬ, входит:
Скорей! Она внизу, я вижу.

ФАУСТ:
Не возвращусь я больше! Прочь!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Тяжел здесь ларчик, уж невмочь,
Я взял его, где было ближе.
Его ты спрячешь в этот стол,
Клянусь, она ума лишится.
Одну вещицу я нашел,
Другую чтобы получить нам.
Дитя – дитем, игра – игрой.

ФАУСТ:
А надо ли?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Вопрос дурной?
Иль хочешь клад себе оставить?
Тогда распутству дам совет,
Дневной беречь в дальнейшем свет,
И тож меня от мук избавить.
Надеюсь, ты не жадный, нет!
Чешу в затылке я, тру руки –
Он ставит ларчик в комод и снова закрывает замок.
Скорей вперед!
Для вас с дитем, что уж идет,
Лишь сердца зов чтоб был порукой.
И внутрь смотри,
Как ты б должен был в аудиторию,
Как будто б воплотились пред тобой
Физика с метафизикой!
Вперед!
Уходит.

МАРГАРИТА с лампой:
Тут душно, застояло так,–
она открывает окно
Хотя не жарко так на дворе.
А мне же так, не знаю как –
Уж хоть бы мать пришла скорей.
Мое все тело охватил озноб–
Глупа я, не бояться чтоб!
Она начинает петь, раздеваясь при этом.

Жил-был король тогда в Туле
И верность соблюдал,
При смерти его Люле
Свой ему дала бокал.
Он стал всего дороже,
Он пьет с него всегда,
Синела вся почти рожа,
С него он пил когда.
Пришел как день последний,
В царстве все он подсчитал л
Получит все наследник,
Но только не бокал.
Он на дворцовом пире,
Все рыцари в кругу ,
Сидел в отцовском мире
У моря на брегу.
Там встал гуляка старый,
Последний взяв глоток,
Он бросил бокал-подарок
В бушующий поток.
Смотрел, как тот вниз падал,
Пропал на дне морском,
Глаза его тут запали,
Больше он не пил потом.
Она открывает комод, убирая свои одежды, и замечает шкатулку.
Сюда попал как ларчик чудный тот?
Закрыт был точно же комод.
Как чудно! Любопытство, что ж внутри, берет!
Быть может кто принес заклад,
И там его взяла мне мать.
Тут ключ на ленте так впопад,
Его должна я открывать!
Что это! Боже! Посмотри,
Такого в жизни видеть не пришлось!
Такие украшения внутри
Взял бы на праздник всякий гость.
Мне подойдут они авось.
Чья может быть такая прелесть?
Она надевает украшение и подходит к зеркалу.
Мне уж сережки пригляделись!
Всяк выглядит иначе в них.
Что там краса и юность дев?
Все это глупый лишь припев,
Лишь одиночество ждет их.
Нас хвалят из состраданья.
Злата хотят,
На нем висят
Все. Бедные созданья!



Прогулка

Фауст ходит, задумавшись, туда-сюда. Мефистофель к нему.


МЕФИСТОФЕЛЬ:
При всей той отвергнутой любви! При элементе ада!
Хотел бы знать беду, что мне проклинать бы надо!

ФАУСТ:
Ты что? Что тужит сильно так?
Лица такого не видал я в жизни!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я был бы уж готов на черта тризну,
Каб не был сам я из чертяк!

ФАУСТ:
Что у тебя снесло уж крышу?
Яришься ты, как проклят кем-то свыше!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Сам посмотри, клад, что ты Гретхен дал,
Священник уж к рукам прибрал!
Его увидела мать сразу,
И заподозрила проказу,
К тому баба тонкий имеет нюх,
Ищет в библии она дух
И нюхает даже в мебели,
Иль святая она, мирская ли.
И в украшеньях чует враз,
Что тут святости нет как раз.
«Дитя», кричит, «грешное добро»
Нам портит душу, приносит Зло.
Божьей коль матери подарим,
Небесной манной она одарит
Маргритка, голову склоня,
Узрела дареного коня,
Решила, не безбожник тот,
Кто ларчик спрятал ей в комод.
Мамаша тут же попа позвала,
Вначале понял поп тут мало,
Клад с радостью узря подспудной.
Сказал «Намеренье благо!
Вам воздержанье от того.
У церкви хороший же желудок,
Уж целы страны проглотила,
Еще ж ни раз не подавилась,
Одна лишь церковь, вам для покоя,
Переварит неправедное.»

ФАУСТ:
Обычай, что с другими схож,
Жид и король то могут тож.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Черпал он кольца и браслет’,
Как бы ему и дела нет,
Больше их не благодарил,
Как то б лишь корб орехов был,
Наобещал им небесных всех благ
Их облегчил и верой напряг.

ФАУСТ:
А Гретхен?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Паники полна,
Не знает, думать что должна,
По украшеньям полна слез
И по тому, кто их принес..

ФАУСТ:
Любимой горе – мне удар.
Достань ей тут же новый дар!
Не много было там добра.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
О да! Тебе все детская игра!

ФАУСТ:
И сделай все, поторопись,
К ее соседке прицепись!
Будь чертом, а не размазней,
Жду вновь с украшеньем предо мной!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Да, сударь, сделаю с поклонцем.
Фауст уходит.
Влюбленный шут отдаст сей час
Все звезды и луну, и солнце,
Любимую забавить чтоб хоть час.
Уходит.



Дом соседки.


МАРТА одна:
Боже, моего мужа прости,
Добра не дал он мне почти!
Ушел он за копейкой в мир,
Оставив мне лишь кучу дыр.
Его бы я не удручила,
Его б я, Боже, так любила.
Она плачет.
Он может даже мертв! – О гром! –
Была б хоть справка мне о том!

Приходит Маргарита.

МАРГАРИТА:
Фрау Марта!

МАРТА: Гретхен, так что ж?

МАРГАРИТА:
Почти упав от изумленья,
Нашла я новые даренья,
Ларец из палисандра тож,
И вещи в нем прекрасней тех
Вещей, что были в первом, всех.

МАРТА:
О них же матери ни слова,
Не то снесет к попу их снова.

МАРГАРИТА:
Ах, посмотри их только ты!

МАРТА примеряет их:
О ты, счастливица мечты!

МАРГАРИТА:
Только жаль, что для их примерки,
Их не одеть ни дома, ни в церковь.

МАРТА:
Так приходи ко мне почаще
И одевай их здесь крадьком.
Пред зеркалом красуйся часом подходящим,
Обеим радость нам при том,
А там, глядишь, и праздник будет раз,
Что потихоньку повод показаться даст.
С цепочкой, с жемчугом в ушах потом.
Коль мать не видит, так забот ей нет о том.

МАРГАРИТА:
Кто оба ларчика принесть мог только?
Не объяснимо это толком!
Стучат.
О Боже! Моя то мать поди?

МАРТА смотрит сквозь занавеску:
Нет, кто-то тут чужой – Войди!

Входит Мефистофель.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Зайти чтоб, был как раз свободен,
Простить прошу Вас меня при входе.
Почтительно отступает перед Маргаритой.
Марту Швердтляйн я ищу на деле!

МАРТА:
Я здесь, что Вы сказать хотели?

МЕФИСТОФЕЛЬ тихо к ней:
Я знаю Вас теперь, то хватит мне.
У Вас тут гость знатный же вполне.
Простите ж, что свободу себе дал,
Зайду я вновь после обеда.

МАРТА смеется:
Тебя, дитя, слышь, что за сон!
За барышню содержит он.

МАРГАРИТА:
Младая кровь я до поры.
Вы слишком уж ко мне добры:
Все украшенья не мои.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Да дело ж ведь не только в них.
Вся Ваша суть и этот острый взгляд!
Остаться здесь я очень рад.

МАРТА:
С чем Вы пришли, сказать прошу –

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мне жаль, новость худую приношу! –
Надеюсь мне кары нет за это:
Почил Ваш муж, шлет Вам приветы.

МАРТА:
Мертв? Сердце верное! Беда!
Муж мертв! Хоть мне умри тогда!

МАРГАРИТА:
Ах! Не отчаивайся ж враз!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мой грустный слушайте ж рассказ!

МАРГАРИТА:
Я б жизни вовсе не любила,
Коль потеря эта меня б убила.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
В радости боль, а в боли радость.

МАРТА:
Скажи мне, жизнь как кончил он!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Лежит он похоронен в Падуй
В том месте, где святой Антон,
На кладбище, что освященно,
В могиле вечно охлажденной.

МАРТА:
У Вас ко мне нет передачи?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Одна лишь просьба с его уст:
Чтоб заказала триста панихид впридачу!
А в остальном карман мой пуст.

МАРТА:
Ни украшенья, ни монет?
Что всяк ремесленник на дне казны хранит,
На память чтобы подарить,
Он будет голодать скорее!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мадам, мне жаль, сомнений нет,
Один он свои деньги, точно, не рассеял.
И об ощибке сам жалел,
Он жаловался на несчастье, между дел.

МАРГАРИТА:
Несчастны люди с дества, жизнь спустя!
Хотела б я за упокой его молиться.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
На Вас бы можно хоть сейчас жениться:
Такое милое дитя.

МАРГАРИТА:
О том и речи еще нет.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Коль между делом кавалер придет.
То ж слывет ведь высшей благодатью,
Держать любимую в объятьях.

МАРГАРИТА:
В провинце это не обряд.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
И все ж случается подряд.

МАРТА:
Продолж рассказ!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Стоял у смертного я ложа
С соломы, как почти навоз,
Но умер он как истинный христьанин все ж
Считал, что больший счет ему еще положен,
Кричал: «Себя я должен ненавидеть,
Так ремесло, жену мою обидеть!
Тот грех один убьет меня.
Грехи б она теперь мне отпустила!»

МАРТА плача:
Мой добрый муж! Давно его простила.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
«И все ж, Бог знает, все ее вина.»

МАРТА:
Он врет! Как! Даже на краю могилы!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Он бредил, очевидно, уж без силы,
Хоть я в том не большой знаток.
«Я должен был», сказал он, «жить не для забавы,
Детей плодить, потом кормить ораву,
И в этом понимал я толк,
А свою часть не мог при том я есть спокойно.»

МАРТА:
Забыл мою любовь всю, верность всю покойник
В той тяжкой доле день и ночь!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
О нет, он смог все это превозмочь.
Сказал: «Когда я с Мальты уходил,
Молился за жену, детей преклонно.
К нам небо было благосклонно,
И наш корабль турецкий враз словил,
Что вез сокровища все их султана.
Тут было мужеству наград!
Я тоже получил свое по плану,
И своей доле был я рад.»

МАРТА:
Эй как? Эй где? Ее что, закопал он?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Кто знает, все куда потом пропало.
Одна красавица взяла его,
Как занесли его в Неаполь черти.
Любвью наградила тут всего,
«Награду» не забыл он ту до смерти.

МАРТА:
Каналья! Вор своим же детям!
И даж нуждой и нищетой
Его срамна жизнь не задета!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Смотри! Теперь он мертв зато.
Коль был бы я на вашем месте,
Я б горевал о нем лишь год,
Потом бы стал новому сокровищу невестой.

МАРТА:
О Бог! Как первый мой урод,
Такого ж нелегко найти иного!
Сердечнее шута больше не дано.
Любил лишь ездить он вот слишком много.
И баб чужих, и чужо вино,
И в кости клятую игру.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ну-ну! В то б можно было верить,
Коль он бы Вас хоть чуть в миру
Хвалил разок в такой же мере.
Клянусь, с условьем я при том,
Что сам бы Вас связал кольцом!

МАРТА:
О, сударь, Вам шутить тут воля!

МЕФИСТОФЕЛЬ про себя:
Пора, пожалуй, я пойду!
На слове черта словит баба тут.
К Гретхен:
!

МАРГАРИТА:
Что от меня хотят?

МЕФИСТОФЕЛЬ про себя:
Невинное дитя!
Вслух.
Прощаюсь я!

МАРГАРИТА: Прощай!

МАРТА: Скажите ж не шутя!
Я бы свидетельство хотела,
Как умер муж и похоронено где тело.
Всегда еще как друг порядка слыла,
Некролог я б в газете поместила .

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Всегда свидетеля второго рот,
Надежну правду донесет,
Знаю даже одного подмастерье,
Кто пред судьей вызвал бы доверье.
Придет он.

МАРТА: Должен он придти!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
И эту деву здесь найти!
Он брав и много повидал,
Дамам все манеры б показал.

МАРГАРИТА:
Мне пред господином будет стыдно.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ни пред каким владыкой-быдлом.

МАРТА:
В моем саду, у дома рядом
Будем я и Гретхен господам рады.



Улица (II)

Фауст, Мефистофель.


ФАУСТ:
Ну как? Вперед? Пора ль идти?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я рад! Сжирает тебя пламя?
Еще чуть-чуть и Гретхен с нами.
Мы у соседки в вечер сможем их найти.
Та Марта, кто сведет сегодня,
Цыганка чистая и сводня!

ФАУСТ:
Итак!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Но ждут чего-то и от нас.

ФАУСТ:
Услуги той цена как раз.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мы засвидетельствуем непременно,
Ее супруг, его останки бренны,
В земле священной Падуи лежит.

ФАУСТ:
Умно! Туда нам надо ехать на свиданье!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Святая простота! Об этом не тужи.
Не требует то дело знанья.

ФАУСТ:
Коль лучше нет, даю я плану отрицанье.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
О, муж святой! Ведь это жизнь!
В твоей ли жизни это впрямь впервые,
Ложь как свидетельство давать?
Иль Богу, миру ты, всему, что не объять,
И людям может что мозг и душу возбуждать,
Не давал определенья сильные, живые?
Душою дерзкой и умом?
Хотя внутри тебе известно,
Что ты о том о всем, признайся честно,
Знал столько же, как о Швердтляйне том!

ФАУСТ:
Софист и лгун ты был и пребываешь.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Да, если уж тут глубже все не знаешь.
Не ты ли будешь завтра с честью
Лапошить Гретхен, полный лести,
И о любви душевной несть ей?

ФАУСТ:
От всей души.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Хорош месье!
О вечной верности и любови,
О всемогущем так зове крови
От всей души ли это все?

ФАУСТ:
Оставь! И да! – Когда я с ними –
Во мне все чувства, их сумбур –
Ищу, но не найду им имя,
Над миром всеми чувствами летаю,
И высшие слова хватаю,
И жар тот, я горю которым,
С безмерным вечным, вечным спорит,
Тогда, как черт, я тоже вру?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я прав!

ФАУСТ: Заметь не для забав –
Прошу тебя, и ты поймешь, надеюсь –:
Кто хочет правым быть и языком владеет,
Тот будет прав.
Пойдем, мне болтовня не по плечу,
Ты прав уж потому, что я хочу.



Сад

Маргарита под руку с Фаустом, Марта с Мефистофелем прогуливаются туда-сюда.


МАРГАРИТА:
Я знаю, сударь бережет меня,
Снисходит лишь меня позорить,
Хоть я Вам вовсе не ровня,
По доброте и с глупой спорить.
Вас, умный муж, я знаю с давних пор,
Не развлечет простой мой разговор.

ФАУСТ:
Один твой взгляд меня уж развлечет,
Быстрей, чем весь премудрый Свет.

Он целует ее руку.

МАРГАРИТА:
Не мучтесь Вы! Как можно целовать мне руку?
Она груба ведь и проста!
Ведь я в работе столь терпела муки!
Мамаша аккуратна так.
Проходят мимо.

МАРТА:
А Вы, мой сударь, что ж всегда в пути?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ах, промысел и долг к тому тревожат!
Хотя так больно иногда уйти,
Но и остаться все ж не можешь!

МАРТА:
Да, в юности нам все ничто
Свободно вкруг по свету волочиться,
Но все ж приходит время то,
Где к гробу старый холостяк один тащится,
Конец для всех тот не простой.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мне страшно это уж с далёка.

МАРТА:
Подумайте ж, не пропустите срока.
Проходят мимо.

МАРГАРИТА:
Да, с глаз долой – из сердца вон!
Вам вежливость совсем не чужда.
В друзьях Вам точно нету нужды,
Чей ум быстрей, чем у меня он.

ФАУСТ:
Поверь, о лучшая, что часто ум зовут,
Есть лишь тщеславие и тупость.

МАРГАРИТА: Как?

ФАУСТ:
Ни простота и ни невинность так
Себя и свою ценность не поймут!
Смиренье в прахе – высше награжденье
Природы, одаряющей так нас, –

МАРГАРИТА:
Я буду долго думать лишь о Вас,
Подумайте ж и Вы о мне хотя б мгновенье.

ФАУСТ:
Ты много так одна?

МАРГАРИТА:
Хозяйство я вести должна,
Хоть малое, день изо дня.
Служанок нет. Все мне – уборка и вязанье,
Шитье, работа допоздна.
Ведь мать во всех ее стараньях,
Порядочна!
Она не то чтоб экономить так должна.
Могли б мы больше многих тратить средства:
Отец оставил милое наследство,
Сад в пригороде, домик заодно.
Сейчас все ж тихо у меня до скуки:
Мой брат солдат давно,
Сестричка умерла.
С дитем сим горя много я перенесла.
И все же вновь бы счас переняла те муки,
Так был ребенок мил.

ФАУСТ: Коль ангел, как ты, был.

МАРГАРИТА:
Я нянчила и он меня любил.
Он был рожден после отца кончины.
И мать тогда почти почила,
Такая слабая была,
Но потихоньку шаг за шагом отошла.
Поэтому ей было б трудно,
Кормить самой ребенка грудью,
Одна так взростила его
Я, как ребенка своего.
Он на моих руках без слез
Играл, резвился и возрос.

ФАУСТ:
Тебе наградой было ж много счастья.

МАРГАРИТА:
С ним были все же и часы ненастья.
К себе в ночь зыбку до утра
Под бок брала. При каждом его звуке
Была бодра.
Должна была поить иль брать на руки,
Коль не хотел он затихать,
И с ним по комнате кругами танцевать,
А утром у корыта уж стирать.
На рынке, у печи о всех забота,
С утра до вечера работа.
Тут, сударь, не всегда в ладу с собой.
Зато вкусна еда, покой любой.
Проходят мимо.

МАРТА:
Тяжка судьба у бедных женщин так:
Холостяка же обратить не просто.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Такой, как ты, то был бы лишь пустяк,
Меня к другому сделать острым.

МАРТА:
Иль Вы кого нашли, мне не сказали?
С другою Ваше сердце ль не связали?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Как говорят: добра жена
И свой очаг дороже злата нам.

МАРТА:
Вопрос мой был: имели ль Вы желанье?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мне вежливое всюду было привечанье.

МАРТА:
А в сердце никогда Вам не было серьезно?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Шутить бы было с женщиной не осторожно.

МАРТА:
Не понимаете!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Сердечно жаль мне то!
Все ж знаю я – добра ты, как никто.
Проходят мимо.

ФАУСТ:
Меня узнала ль ты, мой ангел, впрочем,
Когда вошел я в этот сад?

МАРГАРИТА:
Вы ж видели, я опустила очи.

ФАУСТ:
И ты прощаешь то мне? Я так рад.
Что как нахальство проявилось,
Когда ты с церкви появилась?

МАРГАРИТА:
Кошмар! О мне не мог сказать кто зло.
Еще со мной такого не случалось.
Я думала, ему что показалось
Во мне, что пошлый повод дать могло?
Он, видно, мог легко решаться
С девчонкой этой прямо торговаться.
Признаюсь все ж! Тогда не знала я,
Что к Вам привязанность могла, вдруг, появиться.
Вот только на себя была я зла,
За то, что не могла на Вас сердиться.

ФАУСТ:
Ты прелесть!

МАРГАРИТА: Бросьте!
Она срывает ромашку и обрывает один за другим лепестки.

ФАУСТ: Это что! Букет ты рвешь?

МАРГАРИТА:
Лишь игра.

ФАУСТ: Как?

МАРГАРИТА: Иди! Меня ты просмеешь.
Она обрывает и бормочет.

ФАУСТ:
Бормочешь что?

МАРГАРИТА вполголоса: Не любит –любит – нет.

ФАУСТ:
Ты мой прекрасный неба свет!

МАРГАРИТА продолжает: Не любит – любит – нет –
Вырывая последний лепесток, с милой радостью.
Он любит!

ФАУСТ:
Да, дитя! Тебе цветка слова
Как Бога пусть. Тебя он любит!
Ты веришь ли? Тебя он любит!
Он берет обе ее руки.

МАРГАРИТА:
Меня трясет!

ФАУСТ: О не дрожи! Тебе мой взгляд,
Рукопожатье пусть расскажут,
Невыразимо что:
Отдаться полностью сему блаженству,
Что вечным для нас должно быть!
Вечно! – Конец где отчаяньем бы был
Без конца! Бесконечно!

Маргарита сжимает его руки, высвобождается и бежит прочь. Он стоит мгновение, погруженный в мысли, потом следует ей.

МАРТА приходящая:
Уж ночь близка.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Пора и нам домой.

МАРТА:
Я б вас просила быть здесь дольше,
Вот только город наш уж очень злой.
Как будто делать нечего им больше,
Создать изрядно,
Как каждый шаг соседа видеть жадно,
И вот уж ты в молве, хоть в стену головой.
А наша пара?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Упорхнула ходом этим.
Беспечны птицы лета!

МАРТА: Он ее приветил.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Она ж его. Вращенье таково.



Беседка

Маргарита впрыгивает внутрь, прячется за дверь, держит кончик пальца на губах исмотрит сквозь щель.


МАРГАРИТА:
Идет!

ФАУСТ входит:
Ах, жулик, дразнишь! Вот я тебя!
Он целует ее.

МАРГАРИТА, касаясь его и отвечая на поцелуй:
Милый! Сердцем я люблю тебя!

Мефистофель стучится.

ФАУСТ , топая:
Кто там?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Друг добрый!

ФАУСТ: Зверь!
МЕФИСТОФЕЛЬ: Нам время расходиться.

МАРТА входит:
Да, поздно сударь уж.

ФАУСТ: Нельзя ли проводить вас?

МАРГАРИТА:
Матушка была бы – Прощай!

ФАУСТ: Прощай, любовь?
Прощай!

МАРТА: Адье!

МАРГАРИТА: И до свиданья вновь!

Фауст и Мефистофель уходят.

МАРГАРИТА:
Как этот муж, любимый Бог,
Так умно думать только мог!
Стою пред ним я, как балда,
И повторяю только «да».
Я все же глупое дитя,
За что он все ж меня любит так.
Уходит.



Лес и пещера


ФАУСТ один:
(чистый пятистопный ямб без рифмы)

О Дух возвышенный, ты дал, все дал мне,
О чем просил я. И не зря ко мне
Твое чело во пламе обратил ты.
Природу чудную мне в королевство дал
И силу наслаждаться ей, ее
Не хладно лицезреть ты разрешил,
Дозволил в душу ей проникнуть ты,
Как в душу друга моего заглянуть.
Ты представляешь мне живущих в ряд
Пред мной, уча меня моих всех братьев
Познать в тиши лесов и струях водных.
И коли буря буйствует в лесу,
Гигантска ель ломает вкруг в паденье
Соседни ветви и крушит стволы,
Гул их паденья холм воспримет глухо,
Тогда сведешь меня к пещере ты,
Меня чтоб показать моей душе
И мне, открыв глубоки чудеса.
Пред бликом чистая луна взойдет
Навстречу мне, слетят ко мне со стен
Пещерных, скальных, из густых кустов
Серебряны виденья древности,
Утешив к наблюденью тягу мне.

Что человеку совершенства нет,
Познал я. Ты к сему дал наслажденью,
К богам меня что ближе все несет,
Мне спутника, я без которого
Быть не могу, хоть он дерзит со мной:
То унижает, то одним словцом
В ничто твои дары он обращает.
В душе он раздувает дикий пламень
Желаний оной чудной красоты.
От вожделенья я к усладе гнусь
А от услады снова к вожделенью.

Входит Мефистофель.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ну что ж, достаточно ты жизнь познал?
И как ее длине мы рады?
Все ж лучше, коль ее раз испытал,
Чтоб новизны потом жить ради!

ФАУСТ:
Ты б лучше занят больше был,
Чтоб в добрый день меня не мучить.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
В покое остуди ж свой пыл,
Чтоб так всерьез не молвить лучше.
В тебе, противный, грубый идиот,
Потеря, вправду, не большая.
Весь день мне дел твоих невпроворот!
Что по душе, а что наоборот
Тебе, не мог узнать ведь никогда я.

ФАУСТ:
И тут же правый тон, хвалю!
Спасибо ждет за скуку он его.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
А как ты, бедный сын земли,
Жил без меня жизнь до того?
Лечил тебя я долго, умный муж,
От кавардака дум твоих мозгов.
Коли б не я, то ты бы уж
Землю оставил без торгов.
Что хочешь ты в щелях скалы, пещерах
Найти, как филин, за химеру?
Хлебаешь что из гнили мха, сырых камней
Жаб пищу для души своей?
Так сладко время проводить!
Тот доктор все в тебе сидит.

ФАУСТ:
Поймешь ли, что за новой жизни взлет,
Бродить по сей пустыне мне дает?
Коль было б это в твоей власти,
То ты, как истый черт, не пожелал мне б счастья.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Должна быть внеземная радость.
В горах в ночи лежать, росы пить сладость,
Землю и небо с благом обнимая
И сам до божества уж распухая,
Земли суть открывать познаний жаждой,
Душой вкушать творения день каждый,
Не знаю чем, так сильно наслаждаться,
В любви блаженный миг во все вкруг растекаться,
Исчезнул сын земли совсем,
Чтоб высшу интуицию затем –
с жестом
Как не скажу – закрыть и сдаться.

ФАУСТ:
Тьфу на тебя!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Тебе желаю радость.
Вещать ты вправе, по обычью, гадость.
Но праведным то не должно назваться,
В чем праведны не в силах отказаться.
Но хорошо, Ему даю я право,
Сам иногда себе врать для забавы,
Но долго то не сдюжит Он.
Ты весь уж снова развалился
И, длись то дольше, растворился б
В безумье, ужасом сражон.
Но пусть, твоя любовь сидит внутре там,
И все ей мрачно и тесно.
Забыть тебя не может Грета
И ты ей люб уже давно.
Ты, сначала весь любовью переполнен,,
Ручей весной как талым снегом наводнен,
Любовью сердце ей наполнил,
Теперь ручей твой истощен.
Мне кажется, в лесах бродить вместо,
Тебе бы было так лекко
Бедняжке, кровь что с молоком,
Воздать за ту любовь прелестну.
Мученье долго время ей,
Она в окно все зрит на облака,
Плывущие над ней издалека.
«Коль пташкой я б была!» - песнь ее речей
Днями, мгновеньями ночей.
Раз бодра, а чаще пасмурна,
Или заплакана,
А то спокойна она,
Всегда влюблена.

ФАУСТ:
Змей змеею!

МЕФИСТОФЕЛЬ про себя:
Прав! Тебя поймаю!

ФАУСТ:
Презренный! Удались отсюда,
Любимую не поминай!
И тягу к ней во мне не возбуждай
Ни в полоумных чувствах, ни в сосудах!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
В чем дело? Мнит она, что ты сбежал,
Часть правды есть в том, как ни жаль.

ФАУСТ:
Я близок ей, был бы далек, тогда
Мне потерять ее была бы гибель.
Завидую я телу Господа,
Когда его ее коснутся губы.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Тебе, мой друг, завидовал я часто
Из-за двойняшек, что ей в чреве паства.

ФАУСТ:
Прочь, сводник!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Ругани твоей могу смеяться.
Два пола Бог тогда создал,
Призванье тут же чудное признал,
Как сводник сам при том вмешаться.
Вперед же, хватит тут безделья!
Ты должен лишь к любимой в келью,
А вовсе не на смерть.

ФАУСТ:
В ее руках что за небесна радость?
Дай на груди ее отраду!
Зачем мне эта круговерть?
Не беженец ли я? Иль пес бездомный?
Без цели нелюдь и без сна,
Как водопад, ревущий что меж скал огромных,
Безумно жаждет пропасти без дна?
А в стороне ее с ребенка чувством,
В избушке на альпическом лугу,
Ее с домашним всем искусством
Как мира малого слугу.
А я, проклятый Богом,
Мне ль не хватит то,
Что горные отроги
Я брал и бил в ничто!
Ее, ее покой сгубить был должен!
Ты, Ад, тебе я жертву эту сложу.
Черт, помоги прогнать мне время страха.
Что быть должно, тому быть счас!
Ее уменью я паду пусть прахом,
Пусть оба сгинем в тот же час!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Кипит как снова и горит!
Входи, утешь ее, глупец!
Где голова уж выхода не зрит,
Ему там видится конец.
Да здравствует, кто храбрый есть!
Обычно ж ты достаточно чертяка.
Смешнейший есть на белый свет на весь
Объят отчаяньем черт всякий.



Гостиная Гретхен.

ГРЕТХЕНза прялкой, одна:
Мой пропал покой,
В душе беда,
Я их не найду уж,
уж никогда.
Там его где нет,
Моя там смерть,
Тогда весь мир
Уж мне не мил.
И в голове
Мне тьма, не свет,
Ум же бедный мой
Распался весь.
Мой пропал покой,
В душе беда,
Я их не найду уж,
уж никогда.
Ища его я,
Гляжу из окна,
Иду за ним я
В дом одна.
Его хотьба,
Благой его стан,
Губ его улыбка,
Сила глаз, как у ста,
Его же речи
Волшебство,
Пожатье рук,
И поцелуи!
Мой пропал покой,
В душе беда,
Я их не найду уж,
уж никогда.
Горит душа
К нему взлетать,
Обнять хочу я,
Держать его,
Лобзать его,
Как я хочу,
От поцелуев
Я пропаду!



Мартин сад
Маргарита. Фауст.


МАРГАРИТА:
Клянись мне, Хайнрих!

ФАУСТ: Все что хошь!

МАРГАРИТА:
Скажи, как у тебя с религией?
Как человек ты ведь хорош,
Но только, кажется, не дружен с ней.

ФАУСТ:
Оставь, дитя! Я для тебя хорош.
Любимым все отдам, последний грош,
И не хочу красть никому ни чувств, ни веры.

МАРГАРИТА:
Тут ты не прав, в то надо верить.

ФАУСТ:
Надо?

МАРГАРИТА: Ах! Влиять коль могла б я! Ты ведь
Не уважаешь таинства святые.

ФАУСТ:
Их уважаю.

МАРГАРИТА: Но без желанья.
Ты долго ни к службе не ходил, ни к покаянью.
Ты веришь в Бога?

ФАУСТ:
Сказать кто может: Я верую в Бога?
Спроси попа ли, мудреца ли,
Поймешь ты их ответ убогой
Издевкой лишь над тобой,

МАРГАРИТА: Не веришь ты?

ФАУСТ:
Пойми ж меня ты, ангел красоты!
Его кто знает?
И кто признает:
«Я верю»
Усомниться,
При том кто решится
Сказать «Я не верую»?
Всеохватитель,
Всепредержатель,
Оохватил, держит ли
Себя ли, нас?
Не сводом небо ли над нами?
Не тверда под нами ли земля?
Вечны не всходят звезды,
Над нами дружески светя?
Не зрю ли я в глаза тебе,
Теснит не все ли
В душу и ум тебе,
Не ткет вкруг в вечном ли секрете
Незримо зримое тебе?
Коль сердце тем твое проникнуто
И коль блаженна в этом чувстве ты за то,
Зови то, как ты хошь,
Любовь! Дух! Счастье! Бог!
Я имя то не знаю,
Зато! Мне чувство всё есть.
Имя – лишь звук и дым,
Сокрывший жар небес.

МАРГАРИТА:
Это все правильно в тебе.
Поп почти твердит все, как и ты,
Слова чуть-чуть лишь не совместны.

ФАУСТ:
То молвят повсеместно
Все сердца в сем поднебесном нашем мире,
Всяк на своей же речи.
А мой язык что ж тут косный?

МАРГАРИТА:
Коль слышишь так, то смысл в том сносный,
Но у тебя искажённо с ним,
Поскольку не христьянин.

ФАУСТ:
Дитя!

МАРГАРИТА: Мне жаль уже то давно,
Тебя что зрю в обществе одном.

ФАУСТ:
Каком?

МАРГАРИТА: Того, что вижу я с тобой,
Его я ненавижу всею душой.
В жизни мне так не бывало,
Сердце так ничто не убивало,
Как лицо противно того.

ФАУСТ:
Гретхен, не боись его!

МАРГАРИТА:
Вид его кипеть заставит мне кровь.
Хоть у меня ко всем любовь.
Но коль тебя видать хочу в смиренье,
От него мне тут же как омерзенье,
Он каналья для меня к тому ж!
Бог, прости мне, коль неправа к нему!

ФАУСТ:
Таким должно ж быть тоже место.

МАРГАРИТА:
Мне он был бы всюду неуместным!
Как только в дверь войдет сюда,
Смотрит он с издевкой всегда
Почти что зло,
К всему так безучастно его чело.
Написано ему на лбу ведь,
Что ни одной души он не любит.
Мне чудно так в твоих руках,
Свободно так, тепло, но страх
В его присутствие сжимает все внутри.

ФАУСТ:
Ты, вещий ангел, говори!

МАРГАРИТА:
Объята настолько сим,
Что, к нам сюда коль он сейчас ввалится,
Любимый, ты б мне стал невыносим.
Еще, при нем я не могу молиться
И это гложет сердце мне.
Тебе он должен тож быть гнет.

ФАУСТ:
То антипатия твоя!

МАРГАРИТА:
Пора мне.

ФАУСТ: Не могу ли я
Часок хоть на груди твоей поникнуть
И грудь к груди, душой к душе проникнуть?
МАРГАРИТА:
Ах, если б я спала одна!
Дала б тебе я от двери отмычку.
Но чуткого моя мать сна
Поймай она нас тут с поличным,
Мне б больше не было беды!

ФАУСТ:
Мой ангел, в этом нет нужды.
Флакончик вот! Всего капли три
В питье ее укроют
Глубоким сном естественным внутри.

МАРГАРИТА:
Что для тебя я не устрою?
Надеюсь ей не вредно это!

ФАУСТ:
Дал бы иначе я совета?

МАРГАРИТА:
Коль посмотрю я, так любя,
Не знаю, чем так подчиняешь ты.
Столь много сделала я для тебя,
Что боле нет уж сделать что почти.
Уходит.

Входит Мефистофель.


МЕФИСТОФЕЛЬ:
Что, молодушка прочь?

ФАУСТ: Шпионил снова ты?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я правда слушал, как прилежно
Учил ты катехезиса посты.
Надеюсь то тебе полезно.
Ведь интересы девушек просты,
Иль он набожн в обычьях старых лет.
По ним: коль да, пойдет за нами тоже вслед.

ФАУСТ:
Чудовище, иль ты не зришь,
Как верная душонка эта
Лишь верою полна,
Одна что лишь
Ее счастливит, свято мучит где-то,
Что с милого потерей в мире быть должна.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Сверхчувственный любовник, меня слушай,
Девчонка водит вас за нос.

ФАУСТ:
Продукт ты грязи и бездушья!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
И чтенье по лицу ей вовсе не вопрос:
В моем присутствие, она не знает как,
Моя ей маска скажет скрытый смысл.
Известно ей, я гений – не простак,
А может даже черта мысль.
Сегодня в ночь – ?

ФАУСТ: А ты причем?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Но мне же тоже радость в том!



У колодца

Гретхен и Лизхен с кувшинами.


ЛИЗХЕН:
Тебя достиг о Бербель слух?

ГРЕТХЕН:
Ни слова. Выхожу я редко в люди.

ЛИЗХЕН:
Зибила выдала на блюде:
Что та попалась тоже, вдруг.
Лишь показуха все!

ГРЕТХЕН Как так?

ЛИЗХЕН: Все врет!
Кормит двоих она, коль ест и пьет.

ГРЕТХЕН:
Ах!

ЛИЗХЕН: Получила она по делу.
На парне долго том она висела!
С ним гулять ходила,
В село плясать водила,
Хотела первой быть при том,
Ублажал ее паштетом он и вином.
Крыла красоты себя венком,
Бессовестна была, не стесняться
В его подарки одеваться.
Ласкунью и лизунью взял.
Теперь цветочек вот завял!

ГРЕТХЕН:
Бедняжка та!

ЛИЗХЕН: Жалеешь ты ее!
Где мы сидели за шитьем,
Где ночью вниз нас не пускала мать,
С бычком она могла стоять.
На пороге или на крыльце
Был каждый час им миг лищь в конце.
Теперь грехи ж ее ведут
Во вретище, в церковный суд!

ГРЕТХЕН:
Возьмет ее верно он женой.

ЛИЗХЕН:
Он был бы шут! Ведь парень юн
Найдет везде другой он вьюн.
Он уж исчез.

ГРЕТХЕН: Не хорошо!

ЛИЗХЕН:
Не хуже, коль возьмет ещё,
Фату парни украдут вмиг ей,
Мы ж припасем деготь ей для дверей!
Уходит.

ГРЕТХЕН, идя домой:
Как упрекать могла я смело,
Коль бедный кто ошибку сделал!
Как было мне к грехам другого
Не жалко возмущенья слова!
Как грязен был мне с юных пор
Всегда везде чужой позор,
Благословляла я себя,
Теперь мой дух грехом объят!
Но все, что к этому вело,
Так – Боже! – мило и светло!



У городской стены

В стенной нише картина мадонны. Перед ней цветочные горшки.


ГРЕТХЕН садит свежие цветы в горшки:
Прошу я,
Страдающая
Склони лик милостный к нужде!

Меч в сердце сына,
С невыносимой
Взираешь болью к смерти где.

К отцу глядишь ты,
И вздохи шлешь ты
Вверх о его, твоей нужде.

Кто чует,
Бушует
Как боль в моей душе?
Сердце что мое боится,
Как дрожит, к чему стремится,
Знаешь ты одна еще
!

Куда б не шла невольно,
Как боль, как боль, как больно
Мне здесь в моей душе!
Лишь я одна, впридачу,
Я плач, я плач, я плачу,
И сердце рвет уже.

Осколки пред мною прямо
Впитают слез, как росу,
Когда я утром рано
Тебе цветы несу.

Светил в мою каморку
Свет солнечных лучей,
Страдала без умолку
Я, не щадя очей.

Спаси от смерти во вражде!
Прошу я,
Страдающая
Склони лик милостный к нужде!



НочьУлица перед дверью Гретхен.

ВАЛЕНТИН, солдат, брат Гретхен:
Коль на гулянке я сиживал,
Иной себя где прославлял,
Средь собутыльников, кто флёр
Девчонок восхваляли в хор,
Хвалебно тост крича за то,
В бок отставляя локоток,
Сидел в покое там я сам,
Внимая этим похвалам,
С улыбкой бороду ласкал
И, полный свой получив бокал,
«На свой манер все!» – я им сказал
«Но кто-то в этой земле видал,
Ту, равна Гретель кто моей,
Иль даж сравнима была бы с ней
«Так! Так! Дзинь! Дзинь!» – звучало вкруг.
«Ты прав!» – кричал в ответ народ –,
«Она украсит весь женский род
Сидел тут молча хвалящих круг.
И вот! – Хоть волос рви на теме
Или бросайся хоть ты на стены!
С насмешками, носы наморщив,
Позорить может каждый мощно!
Я, как должник, сидеть тут должен
При каждом слове пот на коже!
Хоть наказать ее охота,
Она все ж врунья ни на йоту.

Что близится? Крадется кто?
Двое те ее, правдаль то.
Коль он, схвачу его за шкирку,
Жив не уйдет он от придирки!

Фауст, Мефистофель.

ФАУСТ:
Как от окошка ризницы вон там
Вверх свет лампадки вечной проникает
И в сторону вновь затухает,
И вкруг царит вновь темнота!
Так и в душе мне по-ночному.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
А мне, котенку как тощому,
Что вверх крадется, упоен,
Потом там шляется вкруг стен.
Обычны чувства мне при том,
Немного вором быть и похотным котом.
Так чуыствую в моих уж членах
Вальпургиеву славну ночь.
В два дня придет что вновь из плена,
Чтоб сон прогнать наш снова прочь.

ФАУСТ:
При этом будет клад высок не зря,
Что там я за мерцаньем зрю?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
В тебе уж радость заклокочет,
Наверх поднять тот котелочек.
Я подсмотрел в него надысь,
В нем талеров львинных - завались.

ФАУСТ:
Ни украшенья, ни кольца,
Чтобы ими украсить Маргритку?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Что-то видал на дне ларца,
На жемчужную похоже нитку.

ФАУСТ:
Добро! Идти мне стыдно к ней,
Коль я появлюсь без подарков ей.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Не должно быть вам удрученьем
Брать и за так то наслажденье.
Сейчас, где небо звездами горит,
Искусством чистым вас согрею:
Моральна песнь пусть говорит,
Чтобы влюбить ее сильнее.

Поет под гитару.

Что вертишь мной
У двери той,
Катёк родной,
Ты в темноте заката?
Брось, прекрати!
Войдешь смотри,
Девственной ты,
Но только без возврата.
Не будь простой!
Случится то,
То все прошло.
Ты – бедная страдальца!
Будь так добра,
Тебя ворам
Взять со двора
Дай лишь с кольцом на пальце.

ВАЛЕНТИН выступает вперед:
Кого ты манишь, элемент?
Ты, крысолов, проклятый богом!
Сначала к черту инструмент!
За ним певцов тут у порога!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Гитара сломана! С неё нет больше толку.

ВАЛЕНТИН:
Теперь твой череп на осколки!

МЕФИСТОФЕЛЬ к Фаусту:
Эй, доктор, что стоишь, как глух!
Плотней ко мне, мне доверяя.
Выхватывай свою метлу!
Вперед, коли, я отражаю.

ВАЛЕНТИН:
Тут отражай!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Чему же нет?

ВАЛЕНТИН:
А здесь!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Пустяк!

ВАЛЕНТИН: По-мне, фехтует черт!
Что за дела? Уж локоть онемел.

МЕФИСТОФЕЛЬ к Фаусту:
Коли!

ВАЛЕНТИН падает: О боль!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Что, олух, усмирел!
Теперь лишь прочь! Должны мы быстро смыться,
Убийственная тут кондицья.
Я знаю хорошо полицью,
Но за убийство не хочу садиться.

МАРТА у окна:
Наружу! Вон!

ГРЕТХЕН у окна: Скорей свет, ах!

МАРТА как вверху:
Здесь ругань, драка, бой и крах.

НАРОД:
Один убит, сюда!

МАРТА, высовываясь:
Убийца что, сбежал скорей?

ГРЕТХЕН, высовываясь:
Убит кто?

НАРОД: Мамы сын твоей.

ГРЕТХЕН:
О Боже! Что за нужда!

ВАЛЕНТИН:
О смерть! Как быстро то сказать,
Убить еще быстрей.
Что бабы воют не подстать?
Слушать сюда скорей!
Все собираются вокруг него.
Еще ты, Гретхен, молода
И не умна, вот что беда,
Плоха в твоих делах.
Лишь доверительно скажу,
Тебя что шлюхой я нахожу,
Сама ты так сочла!

ГРЕТХЕН:
Мой брат! О Боже! Ты о чем?

ВАЛЕНТИН:
Оставь, наш Бог тут не при чем!
Случилось что, тому и быть,
Как может быть, так будешь жить.
Начав тайком с одним из них,
Получишь скоро много их
И, если дюжина пройдет,
Тебя имеет весь народ.
Коль срам рожден уж среди ночи,
Тайно в мир все ж проникнет он,
Кроет всяк завесой при том
Его главу и очи,
Да, его бы убить запретом,
Но все далее он растет,
Уже и днем нагой идет,
Красивей не стал он при этом.
Чем безобразней его лик,
Тем больше он притянет блик.

Я вижу время уже вьявь,
Где граждан бравая семья,
Шлюху, как заразный труп на конке,
Тебя обходит тут сторонкой,
Охвачена должна быть страхом,
Коли тебе в глаза глядят!
Носить не можешь златую пряху!
В церкви пред алтарь ступить позорно!
Твоим красивым одеяньем
Не наслаждаться в танцеванье!
И в темный угол ты забившись,
В кучу калек и нищих лишь укрывшись,
Пусть даже Богом прощена,
Навек ты будешь прокляна!

МАРТА:
Дай Богу ты душу для спасенья!
Иль хочешь кончить ты в хуленье.

ВАЛЕНТИН:
Коль я тебя мог бы лишь достать,
Срамная сводня, супостат!
Тогда бы я и без моленья
Нашел грехов всех отпущенье.

ГРЕТХЕН:
Мой брат! Какая боль, невмочь!

ВАЛЕНТИН:
Оставь ты свои слезы прочь!
Когда ты потеряла честь,
Не смог удар я этот снесть.
Я умираю как солдат
И встречи с Богом даже рад.
Умирает.



Собор

Служба, орган, пение.
Гретхен среди народа.
Злой дух позади Гретхен.


ЗЛОЙ ДУХ:
Иначе, Гретхен, было,
Коль ты, лик чистоты,
Здесь к алтарю шла
И из книжонки вечной сей
Молитвы слала,
С душой, где игры,
И с Богом в сердце!
Гретхен!
Что с головой?
А твое сердце
Прячет что за грех?
Иль молишь ты за душу матери,
Из-за тебя кто к долгим мукам в сон ушла?
Чья пред порогом твоим кровь?
- А под твоим что сердцем
Уж не шевелится
И не страшит тебя
Предчувством настоящего?

ГРЕТХЕН:
Боль! Боль!
Не прогнать мне мысли те,
Что мечутся в душе туда-сюда мне
Против мя!

ХОР:
Dies irae, dies illa
Solvet saeclum in favilla.

Звук органа.

ЗЛОЙ ДУХ:
Гнев пронзит!
Уж звучит труба
!
Гробы трясутся!
Сердце же,
Из праха уж
Ко муке Ада
Снова воссоздано,
Дрожит!

ГРЕТХЕН:
Куда б мне прочь!
Мне так, как будто бы орган
Дыханье убавил, (амфибрахий)
А сердца песнь
Исчезла в глуби.

ХОР:
Judex ergo cum sedebit,
Quidquid latet adparebit,
Nil inultum remanebit.

ГРЕТХЕН:
Мне тесно так!
Пилястры эти
Теснят меня!
Этот купол
Давит! – Вдох!

ЗЛОЙ ДУХ:
Ты спрячься! Грех же срама
Нигде не спрячешь
Вдох! Свет!
Боль лишь!

ХОР:
Quid sum miser tunc dicturus?
Quem patronum rogaturus?
Cum vix justus sit securus.

ЗЛОЙ ДУХ:
Их лик отвергнут
Святые от тебя.
Тебе подать их руки
Устрашит чистых.
Боль!

ХОР:
Quid sum miser tunc dicturus?

ГРЕТХЕН:
Соседка! Нашатырь мне!
Она падает в обморок.



Вальпургиева ночь.

Окрестность Гарцовых гор
около Ширке и Эленда.

Фауст. Мефистофель
.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Метлу ты не желаешь для полета?
А мне б наигрубейший пусть козел.
От цели далеки в пути мы что-то.

ФАУСТ:
Пока в ногах я свеж, чтобы бежать до пота,
Мне хватит посох, что я взял.
Зачем путь сокращать вперед! –
Чрез лабиринт долин туда пробраться,
Потом на ту скалу подняться,
Родник с которой, вечно пенясь, бьет,
То похоть есть, что наши тропы вьет!
Весна живет уже в березах,
Ель даже чувствует ее.
Живет она и в наших членах тоже?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
По правде, мне не до нее!
По-зимнему в моем мне теле,
Мне б лучше снег в дороге да мороз.
Как грустно всходит поздний круг неспелый
Луны, окрашен цветом жарких роз,
И светит плохо так, что нам приветом
О древо то, то о скалу удар!
Поможет нам светляк при этом!
Вон одного уж вижу света дар.
Эй там! Мой друг! Тебя к себе мы просим?
Зачем без толку свет ты носишь?
Будь добр светить уж лучше нам в пути!

СВЕТЛЯК:
Смогу, надеюсь, уж лишь из почтенья,
Смирить я легкость настроенья.
Привычно нам зигзагом лишь идти.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Эй! Эй! Ведь то черта людского сорта.
Иди лишь прям, во имя чёрта!
Не то задую трепетную жизнь.

СВЕТЛЯК:
И в правду тут хозяин ты, кажись.
Тебе служить хочу охотно.
Подумай лишь! Гора как волшебства полна
И, коль светляк в пути вам лучше, чем луна,
Примите это беззаботно.

ФАУСТ, МЕФИСТОФЕЛЬ, СВЕТЛЯК поют попеременно:
В волшебства, мечтаний сферу
Мы вошли, похож, без спора.
Нас веди, ты будешь первым!
Чтоб туда попали вскоре,
В пустырях далеких прелых!

Видишь древо там за древом,
Как они мелькают мимо,
И клонятся скалы с ними,
Скал носы длинны, как дула,
Как они храпят и дуют!

Через камни, как колдуют,
Вниз бегут ручьи чудесны.
Слышу шум я? Слышу песни?
Иль младой любви страданья,
Или неба дней посланья?
Что мы любим, что воскресло!
Это эхо, как сказанья
Старых дней, звучит небесно.

«Угу! Угу!» звуки ближе,
Филин, чибис, сойка, иже
Все в ночи без сна остались.
Ящерки ль в кусты скользят там?
Длинноноги и пузаты!
И коренья вкруг, как змеи,
Лезут из песка и камня,
Вяжут чудные созданья,
Нас спугать, поймать сумеют.
Из живых гнилых прожилок
Вяжут нить полипов жирных
Прямо к путнику. А мыши
В тыщах красок, в стаях тыщи,
Через мох, чрез эту пустошь!
Светляки вокруг летают
Роем, нас сопровождают,
Как эскортом, прямо в глушь ту.

Но скажи мне иль мы стали,
Иль идти хотим мы дале?
Все и вся нас окружали,
Скалы и древа, и лица
Режут, а светляк искрится,
Множась, раздуваясь в дали
.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ухватись за край плащины!
Здесь вот средняя вершина,
Каждый где свободно зрит,
Как Маммона в ней горит
.

ФАУСТ:
Мерцает странно как сквозь древа
Зари свет утренней, как муть!
И даже в глубочайших зевах
Ущелий виден он чуть-чуть.
Тут пар встает, а там клубится,
Тумана светит здесь завес,
Ползет он или тонкой нитью,
Иль бьет источником наверх.
Тут вьется он, как бы в броженье,
Мильоном жил долин чрез дно,
А здесь стесненный, вдруг, суженьем
Объединяется в одно.
Тут брызжут искры недалеко,
Златого россыпь как песка.
Смотри! Как в вышине полета
Скалы стена горит слегка.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Иль к празднику сему не чудно
Мамона расцветил дворец?
Ты счастлив видеть сей венец,
К тому же я гостей уж шумных чую.

ФАУСТ:
Как вихорь в воздухе свиреп!
Какими бьет толчками мне в затылок!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Держись же за ребристый сей скалы бок,
Не то он сбросит вниз тебя, в сей бездны склеп.
Туман усугубил тьмы страх. (амфибрахий)
Слышь, в лесу там ужасный крах!
Как летят вспугнуты совы.
Слышь, трещат как основы
Древ, шатров вечных, громко.
Сучьев хрустенье и, ломка! (дактиль)
Мощно стволов грохотанье!
Скрип корневищ и зеванье!
В запутанной ужасно ловушке,
Друг о друга все бьют, как из пушки
И сквозь заваленные ущелья
Ветер взвывает метелью. (дактиль)
Слышишь голоса вверху там? (хорей)
Вдаль и вблизь, вперед маршрута?
Да, вдоль всей длины горы
Пенья лишь волшебного дары
!

ВЕДЬМЫ хором:
Вкруг ведьмы к Брокену летят.
Сев зелен, стерня желта стоят..
Сбирается большой шабаш,
Сверх господин Уриан наш.
Так прет все через палку, пень,
Бздит ведьма, вонит козлобродень.

ГОЛОС:
Приедет Баубо здесь одна,
Ей свиноматка замест коня.

ХОР:
Честь тем, заслужена кем она!
Уж Баубо представлена!
Свинья усердна, мать при том,
Ей ведьмы следуют гуртом
ГОЛОС:
Ты каким путем тут?

ГОЛОС: Через Ильзенштайн!
К одной я сове там в гнезде пристал, (амфибрахий)
Ну та строит глазки!

ГОЛОС: О, в ад провались ты!
Что так ездишь быстро!
ГОЛОС:
Я весь ею драный,
Глянь, одни лишь раны
!

ВЕДЬМЫ, ХОР:
Широк и длинен путь наш весь,
А что за чудна давка здесь?
От вил укол, метла скребет,
Дите задохлось, матерь жмет.

ВЕДЬМАК, ПОЛОВИНА ХОРА:
Ползем мы, как улитки в дом,
Ведомы бабами притом.
Коль в дом идем, где Зло одно,
Пред нами баба там давно.

ДРУГАЯ ПОЛОВИНА:
Нас не волнует, кто скорей,
Иль женщина в сто крат быстрей.
Но как бы не спешить ей в срок,
Мужик уж там в один прыжок.

ГОЛОС вверху:
Пойдемте с нами, с Фельзензей!

ГОЛОС снизу:
На высоту с вами поползем.
Мы моем, мы чисты совсем всегда,
При том бесплодны навсегда.

ОБА ХОРА:
Уж ветер стих, летит звезда,
Луна скрывается тогда.
Свистя, несет волшебный хор
Искр огненных к нам тыщи во двор.

ГОЛОС снизу:
Стой! Постой-ка!

ГОЛОС вверху:
Зовет из пропасти пустой кто?

ГОЛОС снизу:
Взять меня! Взять меня!
Карабкаюсь уж триста лет,
К вершине так и не взлетела.
Средь равных мне я б быть хотела.

ОБА ХОРА:
Несет и палка, и метла,
На вилы сели, на козла.
И кто сегодня не взлетал,
Навеки тот уж проиграл.

ПОЛУВЕДЬМА внизу:
Гадаю долго нелегко.
Как так другие далеко!
Покой мне дома не дадут,
И здесь его я не найду.

ХОР ВЕДЬМ:
Отвагу ведьмам даст лишь мазь,
А тряпка - парусную снасть,
Нам кораблем любой горшок.
Тот не взлетит, кто счас не смог.

ОБА ХОРА:
Коль вкруг вершины пролетим,
То приземлимся, где хотим.
Покроем пустошь всю кругом,
Как стаей, нашим ведьмовством.
Они опускаются.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Спешит все, дребезжит, толчется!
Шипит, кипит, болтает, бьется!
Горит все светит, вонью прет!
Взаправду ведьмин элемент!
Держись, не то разделят нас в момент.
Ты где?

ФАУСТ вдали: Я здесь!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Туда уж оттеснили?
Права хозяина все ж в силе.
Дать место! Воланд здесь. Дать место, сладкий сброд!
Держись же доктор за меня! Теперь вперед
Давай из толчеи исчезнем.
Тут слишком даже для меня курьезно.
Какой-то рядом там особый вижу свет,
В кусты так хочется залезть мне.
Пойдем! Узнаем там секрет.

ФАУСТ:
Давай веди меня, ты дух противоречья!
Я думаю, что было то умно:
Идти на Брокен нам в Вальпургиеву ночь,
Себя чтоб изолировать на этой встрече.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Смотри, пестро как это пламя!
Тут клуб задорный очень с нами.
Никто ведь в малом не один.

ФАУСТ:
Я вверх хотел бы до вершин!
Я дым уж зрю и жарку кровь.
Стремится вся толпа ко Злому.
Решатся там загадок сонмы.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
И часть из них возникнет вновь.
Пусти большой мир прочь умчаться,
В тиши хотим здесь наслаждаться.
Уже давно же ясно тут,
В большом что мире малые миры живут.
Младых нагих ведьм вижу там
И старых в одеяньях сзади.
Будь вежлив с ними, черта ради.
За радость муки мало нам.
Я слышу инструменты где-то рядом!
Проклятый треск! К нему привыкнуть надо.
Пойдем! Сначала я туда войду,
Затем тебя я за собой введу,
Сведу тебя я там поновой.
Что скажешь, друг? Не мало ж места здесь.
Смотри туда! Ты зал не видишь весь.
Огней в ряд сотни там горят готовы.
Галдят там, плящут, любят пить и есть.
Скажи ж, где лучшее на свете есть?

ФАУСТ:
Иль хочешь ты, чтоб нас туда доставить,
Себя как черт здесь иль колдун представить?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Привык, вобще-то, я инкогнито бывать,
Но в праздник сей могу себя и показать.
Мой наколенник – знак не мой,
Коня ж копыто в этом доме знак родной.
Улитку видишь там? И эта притащилась.
Со сверхпытливейшим лицом
Она меня уж уличила.
Как вишь, не скрыться мне здесь хитрецом.
Пойдем же! От огня к огню пойдем мы,
Я как вербовщик, ты ж как фраер томный.

Некоторым, сидящим у угасающих углей:

Что, старики, в конце ваши седины?
Я б вас хвалил, нашел бы если в середине,
Вокруг избыток, юный пыл.
Одним и дома ж вдоволь каждый был.

ГЕНЕРАЛ:
Кто доверять народам может!
Для них же сделано уж много столь.
В народе, как у женщин тоже,
Всегда лишь молодость играет роль.

МИНИСТР:
Сейчас от правды слишком далеко,
Не как в то золотое время,
Как мы несли почета бремя.
Хвалю я все же стариков.

ПАРВЕНЮ:
Мы тоже не были дурны,
Творили часто, что запретно.
Но счас так изменения сильны,
Где мы сдержать хотели все заветно.

АВТОР:
Вообще ничто же не читается
С чуть-чуть хоть умным содержаньем!
А что же молодежь касается,
Так не была дерзка она сознаньем.

МЕФИСТОФЕЛЬ который враз представляется очень старым:
К скончанью Света уж народ созрел,
Так как в последний раз я на шабаш поднялся
И котелок мой помутнел,
То и весь мир почти скончался.

ВЕДЬМА-СТАРЬЕВЩИЦА:
Не йдите мимо, господа!
Вы случая не упускайте!
Товар мой лучше созерцайте,
Найдете все вы здесь тогда.
И все же нет в сей лавке милой,
Того, что не сравнишь с земным,
Что во вреде себя б сравнило
С людским, мирским вредом иным.
Кинжала нет, что не пустил бы крови,
Нет чаши, из которой не испил бы яд
Убийственный иной здоровый,
Убора нет, что девиц целый ряд
Не совратил, меча нет, что не предал,
Удар противнику бы в спину что не ведал.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ах тетушка! Она не знает время.
Что сделано, то свершено!
Ей к новому смениться бремя!
А нас влечет же лишь оно.

ФАУСТ:
Чтоб самому не забываться!
Должно все это службой зваться!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Вся коловерть прет на вершину.
Ты думал двигать, будешь ей подвинут.

ФАУСТ:
А это кто?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Ей насмотрись сполна!
Лилит то.

ФАУСТ: Кто?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Адамова жена.
С ее будь осторожен волосами,
Ее то украшение одно.
Коль молодого привлечет оно,
Так быстро он не будет снова с нами.

ФАУСТ:
Сидят там двое, стара с молодою.
Они, взорвали все устои!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Покоя здесь сегодня нет.
Вновь танец, мы пойдем покажем им балет.

ФАУСТ, танцуя с молодой:
Однажды зрел я чудный сон.
Одной был яблоней пленен,
На ней два яблочка узрев,
Я на нее тут же и взлез.

КРАСАВИЦА:
Хотели яблок очень вы,
Еще из райской той поры,
И дух во мне тому так рад,
Что дарит тоже их мой сад.

МЕФИСТОФЕЛЬ со старой:
Однажды зрил я жуткий сон.
В нем старым древом был привлечен,
Дыра была огромна в нем.
Все ж мне понравилась при том.

СТАРУХА:
Я шлю вам лучший мой привет,
Копытом кто свой метит след!
Пробка впрямь твоя стоит горой,
Коль страха нет пред той дырой.

ПРОКТОФАНТАЗМИСТ:
Народ проклятый, подлежит что вам?
Давно вам то не доказали:
Ног правильных у духов нет для зала?
Танцуете уже подобно нам!

КРАСАВИЦА, танцуя:
Что хочет этот на балу!

ФАУСТ, танцуя:
Ай! Он несет везде хулу.
Глазеть на танцы его гложет.
Коль шаг он оболтать не сможет,
То шаг ему тот вовсе не пройдён.
Всего же больше злит: коль мы вперед идём.
Коль вы хотели б так в кругу крутиться,
Как сам он в старой мельнице своей,
Зачлось бы в плюс вам то скорей.
Особо если вы должны пред ним склониться.

ПРОКТОФАНТАЗМИСТ:
Еще вы здесь! Что за неслыханный афронт.
Пошли прочь! Просвещенье ж со всех сторон!
Не знают черти правил поведенья.
Мы так умны, а в Тегле привиденья.
Как долго бред я здесь не выметал бы вон,
Не будет чисто. Это же афронт!

КРАСАВИЦА:
Уж перестань пытать нас здесь ты скукой!

ПРОКТОФАНТАЗМИСТ:
Вам, духам, я скажу, не вру:
Мне духа деспотизм не по нутру.
Мой дух уймет его лишь с мукой.
Танец продолжается.
Сегодня мне лишь пораженья.
Все ж к путешествию всегда готов,
Пред тем же верю я без лишних слов,
В чертей и всех поэтов укрощенье.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Сейчас он сядет в лужу недалече,
Успокоенье так находит он,
От духов и ума он есть тогда излечен,
Коль зад его пиявками полон.
К Фаусту, который перестал танцевать.
Как мог же ты красавицу оставить,
Что к танцу пела так тебе?

ФАУСТ:
Ах! Стало мне не по себе,
В ней красна мышь во рту стала зрима.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
И что ж! Не надо точно понимать.
Уж хватит, что не сера, знать.
Кто думает про то в момент интима?

ФАУСТ:
И зрел я –

МЕФИСТОФЕЛЬ: Что?

ФАУСТ: Мефисто, видишь там
Вдали один стоит ребенок бледный, чудный?
Она идет так тихо к нам,
Как бы спутали ей ноги подспудно.
Мне кажется при этом тож,
Тот образ с доброй Гретхен схож.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Оставь же ты! То никому не втолк.
Мираж лишь только он, безжизненный идол.
С ним повстречаться не к добру.
От взгляда мертвого живые мрут,
Он сделать может камнем враз,
Ты о Медузе слышал же рассказ.

ФАУСТ:
И впрямь, глаза какой-то вижу мертвой,
Что не закрыты родной рукой,
И грудь, что Гретхен принесла мне в жертву,
И тело, что любить дала порой.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
То ж волшебство, легко ты сблазненный глупец!
Оно для всех же их любви венец.

ФАУСТ:
Что за восторг! Что за страданье!
Мне этот взгляд, как с ней свиданье.
Как странно красит чудну шею он,
Шнур красный тот, один лишь в мире,
Что лезвия ножа не шире.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
И впрямь! Я тот же вижу сон.
Она ж носить главу в подмышке может,
Персей ее срубил ей тоже.
Всегда желаете вы бред!
На холм иди за мною вслед,
Ведь тут, как в Пратере, веселье.
Коль восприятье мне не врет,
Увижу я в театре зрелье.
Что тут дают?

СЕРВИБИЛИС: Сейчас опять начнет
Спектакель новый, из семи последний.
Давать так много - это здесь обряд.
Написан дилетантом средним,
Играют дилетанты в ряд.
Коль я исчезну, нету речи –
Мне дилетантся занавес поднять.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Коль я вас на Блоксберге встречу,
Я буду рад. Вам место там опять.



Сон в Вальпургиеву ночь
или
золотая свадьба Оберона и Титаниа

Интермеццо

ТЕАТРМЕЙСТЕР:
Отдыхаем cедни мы,
Дети Мидинговы.
Мокрый дол, и склон горы
,
Для сцены всей готовы!

ГЕРОЛЬД:
Свадьбе быть чтоб золотой,
Жить пятьдесят лет двум надо.
Под конец же жизни той,
Мы золотому рады.

ОБЕРОН:
Коль вы духи есть при сем,
Так покажите это.
Королева с королем,
Они поновой вместе.

ПУК:
Пук придет стать поперек,
И в ряд волочит ногу.
Сотни явятся с ним в срок,
Чтоб ликовать в подмогу.

АРИЭЛЬ:
Ариэль поет всегда
В тонах небесно-сложных.
Много рож влечет сюда,
Но и красивых тоже.

ОБЕРОН:
Пары хотите коль жить в дружбе,
Зрите наше счастье!
Коль любить друг друга нужно,

Их развести сейчас же.

ТИТАНИЯ:
Муж надут, бранит жену,
Решит она проворно,
Мне послать ее ко сну,
Его куда угодно.

ОРКЕСТР ТУТТИ фортиссимо:
Муха с комаром в главе
Со всей родней их главной,
Жаба и кузнец в траве
Вот музыканты славны.

СОЛО:
Глянь, волынка к нам спешит!
Пузырь она несносный.
Слышь, хрипит как и сопит
Ее дырявым носом.

ДУХ, КОТОРЫЙ ТОЛЬКО ОБРАЗУЕТСЯ:
Паука ног, пузо жаб
И крылышки для гнома!
Зверя нет такого хоть,
Зато стишок готовый.

ПАРОЧКА:
Малый шаг, прыжок высок
Через нектар и запах.
Семенишь ты, как мешок,
Но не вздымай на лапах.

ЛЮБОПЫТНЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК:
Иль маскарада шутка то?
Глазам своим я верю ль,
Оберон, прекрасный бог,
Узрю ль тебя я в меру?.

ОРТОДОКС:
Ни когтей нет, ни хвоста!
Сомнений все же нету:
Как боги Греции тогда,
Так тоже черт и этот.

СЕВЕРНЫЙ ХУДОЖНИК:
За что берусь сегодня я,
То, вправду, лишь наброски,
Но я же собираюся
В Италью ехать в гости.

ПУРИСТ:
Ах! Я по-несчастью здесь:
Как все же здесь распутно!
Из ведьм-участниц, что тут есть,
Лишь две покрыты пудрой.

МОЛОДАЯ ВЕДЬМА:
Ах пудра, я скажу во зле,
Для старых, поседелых,
Так что скачу я на козле
Нагой с развратным телом.

МАТРОНА:
Манер имеем много мы,
Чтоб с вами здесь ругаться!
Так, как вы есть - юны, нежны,
Должны вы разлагаться.

КАПЕЛЬМЕЙСТЕР:
Муха с комаром в главе,
Не кучтесь вокруг голой!
Жаба и кузнец в травеm,
Держитесь такта в соло!

ФЛЮГЕР с одной стороны:
Здесь общество, что лучше нет.
И впрямь одни невесты!
И бобылям преклонных лет
Надежда в этом месте!

ФЛЮГЕР с другой стороны:
Коль не разверзнется земля,
Всех поглотить их чтобы,
Хочу тогда с разбегу я
В Ад прыгнуть враз для пробы.

КСЕНИИ:
Насекомыми мы тут,
Зубастым малым кругом,
Чтобы папу Сатану
Чтить по его заслугам.

ХЕНИНГС:
Глянь, как они в густой толпе
Совместно шутят бодро!
В конце все станут еще петь,
Сердца что у них добры.

МУЗАГЕТ:
Люблю я в этом войске ведьм
Теряться с моим пузом.
Я мог бы лучше для них впредь
Ведущим быть как музам.

БЫВШИЙ ГЕНИЙ ВРЕМЕНИ:
Полезный люд – трамплин для нас.
Давай, берись за хвост мой!
И Блоксберг, как немецкий Парнас,
Лишь с вершиной очень плоской.

ЛЮБОПЫТНЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК:
Кто тот закоснелый там?
По шагу так – элита.
Сопит, как ошалелый сам.
«Он ищет езуитов.»

ЖУРАВЛЬ:
Я ловлю в прозрачном как,
А также в мутном сорте.
И потому набожный так
Вязаться любит с чертом.

ЖИЗНЕЛЮБ:
Набожному все, что ни есть,
Лишь средство продвигаться,
Им повод на Блоксберге здесь
Сектанству предаваться.

ТАНЦОР:
Там новый хор иль это сон?
Я барабаны слышу.
«Спокойно лишь! То в унисон
В трубе поет на крыше.»

ТАНЦМЕЙСТЕР:
Как в танце каждый остолоп
Вихляется, как может!
Неловкий – прыг, кривой же – хоп,
На что же то похоже.

ФИДЛЕР:
Не любят оборванцев как,
Пытаются известь их.
Волынка единит лишь так,
Орфея лира как бестий.

ДОГМАТИК:
Не стану бешено кричать
Из-за критик и драчек.
Черт должен что-то ж означать.
Как был бы черт иначе?

ИДЕАЛИСТ:
Сия фантазья головой
Моей владеет жутко.
Коли и впраду я такой,
То я сегодня шут как.

РЕАЛИСТ:
Мне сущее впрямь мука вся,
Я басом огорчился.
Впервые ощущаю я,
Мой мир уж наклонился.

СВЕРХЕСТЕСТВЕННИК:
Как с удовольствием я здесь
И рад я вместе с ними.
Поскольку, если черти есть,
То й добры духи зримы.

СКЕПТИК:
Идут за огоньками вслед
И верят – близки к кладу.
Сокрыт в любом сомненье черт,
Как раз мне здесь так рады.

КАПЕЛЬМЕЙСТЕР:
Жаба и кузнец в траве,
Прокляты дилетанты!
Муха с комаром в главе,
Ведь вы же музыканты!

УМЕЛЫЕ:
Сансуси – им имя всем
Веселым тем созданьям.
Ноги не идут совсем,
Так на главу мы станем.

БЕСПОМОЩНЫЕ:
Еще укусы у нас от проныр,
Указ нам Бог, однако!
Стерли, танцуя, подмет до дыр, (дактиль)
Бежим на потертых пятках.

СВЕТЛЯКИ:
Родом из болота мы,
Оттуда и таланты.
Но тут, средь этой кутерьмы, –
Блестим мы так галантно.

ЗВЕЗДОПАД:
С высоты влетел сюда
В огне и звездном платье,
Пусть в траве лежит тогда
Поможет кто здесь встать мне?

МАССИВНЫЕ:
Места! Места нам вокруг!
Траву так топчут к тлену.
Духи, духи идут, вдруг,
На неуклюжих членах.

ПУК:
Не ступайте грубо тут,
Слонята как в той лавке,
Самый неуклюжий Пук,
Тот самый Пук, кто в давке.

АРИЭЛЬ:
Вам природа все дала,
Даровал дух крылья,
Мне идите вслед тогда,
К Розенхюгель лильям.


ОРКЕСТР пианиссимо:
Облака, тумана шлейф
Пронизанные светом.
Ветер в листьях, в трубах вей,
Все разнеси по Свету.



Пасмурный день. Поле.

Фауст. Мефистофель
.

ФАУСТ:
В нужде! В отчаянье! В убогости блуждала долго на земле и вот поймана! Как преступница заточена в темницу к страданиям невыносимым, милое, несчастное созданье! До туда! Туда! Предательский, недостойный дух, и это ты утаил от меня! – Стой только, стой и гневно вращай чертовскими глазами в голове! Стой и протився мне твоим невыносимым присутствием! Поймана! В безнадежной нужде! Передана злым духам и судящему, бесчувственному человечеству! И в то же время ты убаюкиваешь меня банальными развлечениями, скрываешь от меня ее нарастающее отчаянье и обрекаешь ее беспомощно пропадать!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Она не первая.

ФАУСТ:
Пес! Отвратно чудище! – Преврати его ты, бесконечный дух! Дай этому червю его собачий облик вновь, в каком любил он часто притрусить в ночи ко мне, подкатиться безобидному страннику под ноги и виснуть на плечи падающему. Дай ему его любимый образ, чтобы он ползал на брюхе в песке предо мной, чтоб я его, порочного, попрал ногами! – «Не первая!» – Страдание! Страдание! Ни одной человеческой душе не охватить, что больше, чем одно созданье, вглубь этого страданья погрузилось, что не первый искупает вину прочих, корчась в агонии пред глазами вечно Всепрощающего! Меня пробирает до мозга костей и переворачивает мою жизнь страданье этой единственной. Ты ухмыляешься расслабленно над судьбами тысяч!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Вот мы и снова на грани нашего остроумия, там, где вам, людям, изменяет разум. Почему ты с нами в обществе, коль ты его переносить не можешь? Хочешь летать и высоты боишься? Мы навязались тебе, или ты нам?


ФАУСТ:
Не скаль свои прожорливые зубы на меня! Мне тошно от того! – Большой, прекрасный дух, ты, кто удостоил меня своим явленьем предо мною, ты, кто мое сердце и мою душу знает, зачем приковывать меня к позорному спутнику, который ущербом сытится и гибелью упивается?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ты кончил?

ФАУСТ:
Спаси ее! Или горе тебе! Страшнейшее проклятье тебе на тысячелетия!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я не могу разорвать узы мстителя, открыть его запоры. – «Спаси ее!» – Кто это был, кто ее к гибели привел? Я или ты?
Фауст дико озирается.
Ищешь ты грома? Хорошо, что он вам, убогим смертным, не был дан! Разнести невинного встречного– это способ тиранов освобождаться от неприятностей.

ФАУСТ:
Доставь меня туда! Она должна свободной быть!

МЕФИСТОФЕЛЬ:
А опасность, которой ты себя подвергаешь? Знай, что на городе еще лежит твоей рукой свершенное убийство. Над могилой уби-енного еще веют мстительные духи и поджидают вновь возвра-щающегося убийцу.

ФАУСТ:
Еще и это от тебя? Убийство и смерть одного мира над тобой чудовищем! Веди меня туда, я сказал, и освободи ее.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я поведу тебя и слушай, что я могу сделать! Есть ли у меня вся власть на небе и на земле? Я могу затуманить чувства приврат-ника, овладей ключами и веди ее рукой человека наружу! Я бдю, волшебные кони готовы, я помогу бежать. Это я могу.

ФАУСТ:
Вперед, туда!


Ночь. Открытое поле.

Фауст, Мефистофель, спешат сюда на вороных конях.


ФАУСТ:
Что ткут они там эшафота вкруг?

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Что там варят, творят не знаю.

ФАУСТ:
Вверх парят, вниз парят, клонятся, кланятся. (дактилб)

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Гильдия ведьм.

ФАУСТ:
Они кропят, святят.

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мимо! Мимо!



Темница

ФАУСТ со связкой ключей и лампой перед железной дверцей:
Как я охвачен дрожью страждной,
Охвачен всех людей страданьем впредь.
Живет она здесь за стеной влажной,
Ее вина – лишь ослепленье ведь!
Колеблешься к ней идти ты!
Боишься ее не найти там!
Ну же! Робость не отменит ей смерть.

Он берется за замок. Внутри пение.

Шлюха мама моя,
Кто убила меня!
Отец мой, прохвост,
Кто забыл меня!
Сестричка мала
Кость подняла
В холодном том мести.
Там лесною пташкой бы я была.
Прочь лети, Прочь лети!

ФАУСТ отпирая:
Не знает, что любимый тут стоит,
Цепи звон слышит, сено, что шуршит.

Он входит.

МАРГАРИТА, прячась на ложе:
Идут они. О горька смерть!

ФАУСТ тихо:
Тиш! Я пришел для освобожденья.

МАРГАРИТА, извиваясь перед ним:
Коль человек, изволь страданье зреть.

ФАУСТ:
Ты криком вызвешь стражей пробужденье!

Он берет цепи, чтобы открыть их.

МАРГАРИТА на коленях:
Палач, тебе кто эту власть
Надо мной представил!
Велишь ты в полночь мне уж встать.
Помилуй, чтоб мне жизнь оставить!
Не время ль утром идти туда?
Она встает.
Еще же так я молода!
Для смерти тленье!
Красива я и в том мое паденье.
Был близко друг, счас – далеко.
Цветы рассеяны, бывшие венком.
Так меня насильно не хватай!
Что я сделала? Пощады дай!
Зря не дай, чтоб умоляла,
Ведь я тебя давно уж не видала!

ФАУСТ: Когда бы так еще страдал я!

МАРГАРИТА:
Теперь в твоей я власти вся!
Дитя дай покормить сначала.
Всю ночь я с ним ласкалася.
Он отнят, боль мне лишь осталась,
Теперь твердят, его убила я.
Не буду рада никогда.
Они поют уж песни про меня! Злые люди!
Конец, как в сказке той, – беда,
То или сбудет?

ФАУСТ бросается на пол:
Твой милый у твоих коленей,
Тебя избавлю от мучений.

МАРГАРИТА бросается к нему:
Давай к святым взывать мы на коленях!
Под эти зри ступени,
Двери где, слева,
Ада там зево!
Там злой он,
И с яростью грубой, (амфибрахий)
Гремит и воет!

ФАУСТ громко:
Гретхен! Гретхен!

МАРГАРИТА внимательно:
Я слышу голос друга!
Она вскакивает. Цепи падают .
Где же он? Его я слышу зовы.
Свободна! Пали мне засовы.
К нему хочу на грудь взвиться,
В любви с ним снова слиться!
Он звал Гретхен! Был со мной так рядом.
Сквозь завыванье и гроханье Ада (дактиль)
И сквозь смеха чертовского звон,
Узнала зовущий и любимый тон.

ФАУСТ:
Я здесь!

МАРГАРИТА: Ты здесь! Скажи еще то раз!
Трогая его:
Он здесь? Куда исчезла мука враз?
Куда тюрьмы страх? Грохот кандальный?
Ты здесь! Принес спасенье.
И я спасенна!
Уж снова улица видна,
Впервой где видела тебя одна.
И тот сад наш у вала, (анапест)
Тебя где с Мартой поджидала.

ФАУСТ, стремясь вперед:
Пойдем! Пойдем!

МАРГАРИТА: Постой же!
Я там охотно, ты где тоже.
Ласкаясь.

ФАУСТ:
Быстро!
Не поспешишь ты,
Будет нам кара неизбежна.

МАРГАРИТА:
Уж не целуешь нежно?
Мой друг, так близко мне стоит,
Целовать уж претит?
Что мне так страшно здесь, на груди твоей?
Всегда же от твоих речей и взглядов
Сияло небо в душе моей,
Ты целовал, как хотел удушить в отраде.
Лобз‘ меня!
Иль я тебя!
Она обнимает его.
О боль! Губы, лед как, хладны,
Немы.
Твоя где страстность
Осталась?
Украден кем ты?
Она отворачивается от него.

ФАУСТ:
Идем! Любимая, следуй мне!
Согрею тя в стократном я огне.
Лишь следуй мне! Прошу я лишь о том!

МАРГАРИТА, поворачиваясь к нему:
Иль это ты? Скучала я о ком?

ФАУСТ:
Да, я! Пойдем!

МАРГАРИТА: Освободи от пут,
Меня возьми к себе на грудь.
Нет страха предо мной, страданье лишь?
Иль знаешь ты, кого освободишь?

ФАУСТ:
Пойдем! Уж начало светать!

МАРГАРИТА:
Я ведь погубила свою мать,
Дитя мной утоплён.
Иль он нам не был подарён?
Тебе. – То ты! Не верится.
Дай руку! Сон развеется!
Милая рука! – Но как она ж влажна!
Вытри! В крови она

Оплаты.
Боже! Что же сделал ты!
Шпагу воткни в ножны,
Прошу тебя я!

ФАУСТ:
Оставь же прошлое прошлым быть,
То смерть моя.

МАРГАРИТА:
Нет, должен ты остаться!
Могилы хочу описать я,
Уход им ты дашь там
Прям завтра.
Для матери лучшее место,
Брата рядом там с ней поместишь,
Мне же в стороне чуть,
Не совсем все ж прочь!
А дитя же у правой мне груди.
Но никто со мною рядом!
Наслаждаться твоим лишь взглядом,
То было счастьем моей мечты!
Это больше мне не удается.
Есть меж нами что-то, мне сдается
,
Меня отвергнул как будто ты.
И все ж ты здесь, так добро нам вдвоем.

ФАУСТ:
Меня ты чувствуешь, пойдем!

МАРГАРИТА:
И куда?

ФАУСТ:
К свободе.

МАРГАРИТА: Кладбище там,
Ждет смерть там, так пойдем!
В покоя вечного ту кровать
И дальше ни ногой –
Вперед? О Хайнрих, коль могла б с тобой!

ФАУСТ:
Ты можешь! Захоти лишь! Дверь открыта!

МАРГАРИТА:
Я не могу, надежды все зарыты.
Они ж там стерегут. Что толку в том?
Убого так молить, так проситься,
К тому же с совестью злой, нечистой!
Убого, на чужбине себя прятать,
И они меня все же схватят!

ФАУСТ:
Я буду с тобой.

МАРГАРИТА:
Спеши! Спеши!
Бедно дитя спаси!
Вперед! Путь всегда
Вверх, где поток,
Мост там, туда,
Прямо в лес потом,
Влево, где планка там,
В пруду.
Я его жду!
Подняться хочет,
Он жив пока!
Выручь! Выручь!

ФАУСТ: Приди в себя-ка!
Один лишь шаг, свободна там!

МАРГАРИТА:
Мимо горы бы только нам!
Тут сидит на камне так моя мать,
Морозом мне по коже!
Тут сидит на камне так моя мать
Качать главой лишь может.
Она не кивает, устала она, (амфибрахий)
Спала так долго и ей не встать.
Спала, чтоб нам была радость.
То время, счастья как сладость!

ФАУСТ:
Здесь не поможет много речи,
Я должен взять тебя на плечи.

МАРГАРИТА:
Нет! Я не люблю насилья! Оставь!
Не хватай меня, злобный черт как!
Тебя же ради я сделала все так.

ФАУСТ:
День всходит! Ты любима!

МАРГАРИТА:
День! Да будет день! Последний раз солнцу встать.
Он мог днем свадьбы мне стать!
Не говори, что ты у Гретхен был.
Венок без шанса!
То случилось как раз!
Мы снова увидим нас.
Но не в нашем танце.
Толпа уж прется, не слышно их.
Кругом проулки
Тесны для прогулки.
Уж сломан цептор, шум утих.
Меня хватают и вяжут!
Мой эшафот уже стоит.
Топор на шею ляжет,
Палач что для меня точит.
Затих мир, могила как!

ФАУСТ:
Я б лучше не родился!

МЕФИСТОФЕЛЬ появляется снаружи:
Вперед! Иль ты провалился.
Ненужные сомненья, болтанья!
Конь ждет свиданья,
И утро уж встает.

МАРГАРИТА:
От пола здесь что, вдруг, так прет? (амфибрахий)
Он! Гони его!
Святое место ли для него?
Он смерть ждет!

ФАУСТ: Жизнь желаю!

МАРГАРИТА:
Суд Божий! Тебе себя я представляю!

МЕФИСТОФЕЛЬ к Фаусту:
Пойдем! Не то в беде оставлю с ней.

МАРГАРИТА:
О Боже! Лишь спаси скорей!
Святые вы, ангелов стаи, (амфибрахий)
Защитите, вкруг меня вы станьте!
Хайнрих
! Страх пред тобой

МЕФИСТОФЕЛЬ:
Смерть ей свершенье!

ГОЛОС сверху: Ей спасенье!

МЕФИСТОФЕЛЬ к Фаусту: Ну ж за мной!

Исчезает с Фаустом.

ГОЛОС снизу, ослабевая:
Хайнрих! Хайнрих!



Полный текст перевода:
"Фауст"


Все мои литературные манускрипты
(pdf-дигитальскрипты)